Дефо

К театру у пуритан были особенно острые претензии. В парламентском прошении, представленном пуританами накануне «большого бунта», отдельный пункт отведен был искусству. Там говорилось: «Выпускаются тучи развращающих, пустых и бесполезных книг и брошюр, пьес и баллад…» Может быть, это были никудышные баллады и плохие пьесы? Нет, все без разбора, в том числе и шекспировские. В это время как раз вышло очередное издание полного посмертного собрания шекспировских сочинений, которое имело такой успех, что поднялось в цене выше Библии. Представьте, что могли сказать на этот счет составители протестантского прошения… Представить себе это совсем нетрудно, если учесть, что один из самых непреклонных сторонников «большого бунта» являлся в то же самое время яростным врагом театра. В потворстве «разврату», то есть театральным зрелищам, не боялся он обвинять персонально саму королеву Елизавету, которой так нравились шекспировские комедии; не боялся ни Якова (он же Джеймс), даровавшего шекспировской труппе звание «королевской», ни Карла I, который и перед смертной казнью читал Шекспира. Неистовый пуританин, с обрезанными ушами, со шрамами от пыток – и ни пытки, ни муки, ни многие годы тюремного заключения не сломили его дух. Вышел он на свободу как раз к тому времени, когда королевская власть пошатнулась, пуританское влияние возросло, и театры стараниями таких, как он, были закрыты и уничтожены.

К религиозному инакомыслию пуритане проявляли такую же нетерпимость; сатирик-современник писал о пуританской неистовости:

Разоблачить еретикаВсегда готова их рука,

Для них и Реформация в том,Чтоб жечь, колоть, рубить мечом,За годом год, за веком век,Покуда дышит человек,

Как будто вера нашаОт этого все чище, краше,У них в душе кипит всегдаНеукротимая вражда

То к этому, а то к тому,У всех ошибок видят тьму.

Имя этого поэта Батлер, он долго был учителем в семье видного пуританина и наблюдал механику пуританской «праведности» изнутри. Дефо наизусть знал его колкие стихи и подражал им: проза Бэньяна формировала его собственный слог, в стихах его слышались отрывистые батлеровские ритмы, а в целом, по направлению мысли, он – пуританин и антипуританин одновременно.

Положим, рассуждая исторически точно, с окончанием английской революции, после 1660 года, в эпоху Дефо, пуритане как таковые перестали существовать, но в самом общем смысле пуританский дух наследовали те многочисленные раскольничьи секты, к одной из которых (какой именно, мы не знаем) принадлежал Дефо.

Скажется в нем и исконный пуританин, например, в отношении к театру. Да, он видел «Бурю», и она, пусть в переделке, все же произвела на него сильное впечатление. Но будет и такой момент, когда он сам предложит закрыть театры. Правда, в отличие от тех неистовых пуритан, по мнению которых театры надо сжечь, а лицедеев сечь кнутом, Дефо думал использовать театр по-другому, более дельному назначению, что же касается актеров, то – освободить их от занимаемой должности и выдать пенсии. Пенсии вообще, в представлении Дефо, служили панацеей от многих бед. Умалишенным – тоже пенсии, но из каких средств? Делать в их пользу отчисления от писательских гонораров! Нашелся бы, по мнению Дефо, и для содержания бывших актеров какой-нибудь источник, но только нельзя им позволять развращать нравы.

Пуританин в нем сказывался, а проповедником он не стал.

Сам Дефо на вопрос, почему вопреки воле отца он не пошел в «учителя духовные», ответил, как считают биографы, в поэме, которую посвятил впоследствии памяти одного из своих наставников. «Вот если бы такими были пуритане!» – как бы говорят эти стихи. То была прежде всего натура, отзывчивая к требованиям жизни. Не в том дело даже, рассказывает Дефо, чему этот доктор Энсли учил, а как он учил… Учил просто своим присутствием, тем, каков был. Люди постарше помнили, как выдержал он все гонения после 1662 года, как в 1665 и 1666 годах, в пору ужасных бедствий, воодушевлял прихожан. Даже и не прихожан, ибо от церкви он был отлучен и формально служить ему было негде. Воодушевлял всех, кто только слышал его, когда под открытым небом на развалинах среди пожарищ убеждал он людей не терять веры в торжество справедливости и доброй воли. Стены храма и не нужны ему были, и обряд был не важен. Сила духа – вот что это было, вот что нес он в себе.