Предположим, Черный Капюшон — просто-напросто жалкий наркоман, накачавшийся до полной потери осознанности, так что огни ярмарки занимают его куда больше любой реальной опасности. Предположим, он просто-напросто один из пятидесяти или ста тысяч людей на планете, обладающих маленьким крючковатым носом. Предположим, пятна грязи у него на штанах оставлены неделю назад?
Предположим, все, что казалось подтверждением его догадок и ясным ответом, и не ответ вовсе.
Чтобы снять все эти сомнения, Гурни должен был что-нибудь предпринять — неважно, что. Причем — в одиночку. Причем — быстро. Для изящных маневров времени не оставалось. Как и для работы в команде. Одному богу известно, где сейчас Хардвик. А шансов на сотрудничество с местными полицейскими — никаких, они, скорее всего, уже из сил выбиваются, пытаясь обуздать воцарившийся хаос. Не говоря уже о том досадном обстоятельстве, что он успел обзавестись врагом из их числа. Если сейчас обратиться к ним за помощью, его скорее арестуют, чем станут помогать в разрешении вопроса с Черным Капюшоном.
Аттракционы все еще скрежетали и громыхали вокруг своих механических остовов. Колесо обозрения крутилось медленно, сам размер и относительная бесшумность движения наделяли его неким подобием величия на фоне меньших и более шумных конструкций. У ограждения скапливалось все больше встревоженных родителей — вероятно, чтобы забрать детей, как только те сойдут на землю.
Гурни не мог дольше ждать.
Сжав в болтающемся кармане толстовки «Беретту» и сняв ее с предохранителя, он прошел вдоль ограды так, чтобы оказаться в нескольких шагах за спиной Черного Капюшона и, действуя на основании чего-то большего, чем просто инстинкт и импульс, тихонько запел:
Мужчина с женщиной, стоящие рядом с Гурни, покосились на него подозрительно. Черный Капюшон не шелохнулся.
Аттракцион под названием «Бешеный волчок» остановился с лязгом, точно в классную доску забивали гигантские гвозди, и изрыгнул несколько десятков чуть ошалелых детей, большинство из которых быстро разобрали родители. Пространство вокруг Гурни слегка расчистилось.
Нацелив спрятанную в кармане «Беретту» в спину стоявшего перед ним человека, он снова еле слышно запел — стараясь сохранять тот же бестолковый живенький мотивчик детской песни, но уже на свои слова:
Черный Капюшон слегка повернул голову — ровно настолько, чтобы краем глаза различать габариты и местоположение того, кто стоит у него за спиной. Но по-прежнему ничего не сказал.
Гурни различил у него на щеке сбоку несколько темно-красных круглых отметин величиной с горошину — примерно там, где у бандитов нередко бывают вытатуированы слезинки: порой в память об убитых друзьях, а порой в знак убийств, которые они сами совершили.
И вдруг его бросило в дрожь — он осознал, что это не просто красные точки, и даже не слезы.
Это были крохотные красные цветы.
Руки Черного Капюшона скользнули чуть глубже в объемистые карманы его толстовки.
Указательный палец Гурни лег на спусковой крючок «Беретты».
В проходе позади них, в какой-нибудь сотне ярдов, не больше, прозвучал очередной взрыв — а за ним крики, вопли, проклятия, резкий вой нескольких взвывших одновременно пожарных сирен, снова крики, топот бегущих ног. Кто-то отчаянно выкрикнул имя Джозеф.
Черный Капюшон не шелохнулся.
В Гурни начал вскипать гнев при мыслях о том, что происходит у него за спиной, о том, что вызвало все эти крики боли и ужаса. Гнев заставил его произнести следующую фразу:
— Паникос, ты покойник.
— Ты это мне? — Тон вопроса был подозрительно лишен даже намека на беспокойство. Акцент похож на городской, очень небрежный. Сам голос, казалось, принадлежал человеку без возраста — или странному ребенку, и определить по нему пол говорившего было так же невозможно, как по фигуре.
Гурни вглядывался в те немногие черты, которые мог рассмотреть на этом выкрашенном в желтый цвет лице, тонувшем в тени черного капюшона. Яркие ярмарочные огни, вопли ужаса и смятения, доносившиеся с места взрыва, и едкий запах плывущего по ветру дыма преобразили стоявшее перед ним существо: оно словно явилось из потустороннего мира. Миниатюрная копия мрачного жнеца. Малолетний актер в роли демона.
— Это я безупречному Питеру Пэну, застрелившему не того человека.
Лицо под капюшоном медленно повернулось к нему. Следом начал разворачиваться и корпус.
— Стой, где стоишь, — велел Гурни. — Не двигайся.
— Как же не двигаться, мужик, — в голосе Черного Капюшона зазвучали скулящие, испуганные нотки. — Как мне не двигаться?
— А ну стой!
Тот замер. Взгляд немигающих глаз на желтом лице был устремлен на карман, в котором Гурни сжимал «Беретту», готовый выстрелить в любую секунду.
— И что делать будешь, мужик?
Гурни промолчал.