Дэйви

Это повествование я был вынужден написать, внутренне вынужден, несомненно, смутно надеясь, что во время этого акта, я, наверно, сам приду к лучшему его пониманию. Это был рассказ об отдельно взятой части взросления (насколько такой продолжительный этап жизненного пути может иметь какие-либо «части»), рассказ о парне, который перешел из одного качественного состояния в другое, и в более обширную среду обитания, хотя, возможно, его беспокойное тело стало выше даже менее, чем на четверть дюйма. Теперь этот рассказ, как я с удивлением заметил немного раньше, я завершил. То, что произошло со мной во время странствий с бродячими комедиантами, произошло с намного старшим парнем; моя встреча с Ники (о которой намереваюсь вскоре вам рассказать) произошла с мужчиной. Это другие истории, может, за пределами моей способности писать, а, может, и нет. Однако — потому что это было путешествие, потому что жизнь продолжается, как дневной свет приходит с рассветом и исчезает с наступлением темноты, потому что я имел дело с разнообразными временами, потому что я не слышал возражений от вашей тети Кассандры, а также и от ее желтого кота с кривым ухом — это подлинная история о путешествии парня, который рос неотделимо в, из, над, под, сквозь, вокруг, мимо, с и для тех других историй; что обязывает меня завершить их также — чуть-чуть. (Спросите вашу тетю К., как возможно завершить что-либо «чуть-чуть» — вам, наверно, придется и далее существовать для того, чтобы подробно рассмотреть и иметь удовольствие от литературной штуковины, подобной этой, и вы, вероятно, совсем не сыты ею по горло). Не предполагаю, что есть какая-то необходимость объяснять, где закончилась, или частично закончилась, отдельная история того парня, так как это будет очевидно почти немедленно для грамотного, сострадательного, глубоко и великодушно чувствительного знатока и джентльмена — или девушки, как вы сами.

Просто замечу и напомню, если вы желаете, что для многих страниц теперь и далее, к концу книги, когда бы и где бы что-либо ни произошло, мы — я имею в виду себя и вас, более или менее со мной, ведь, в конце концов, представляется довольно допустимым признать, что вы могли бы существовать, — ну, мы словно люди, которые закончили однодневное путешествие, и находим, что здесь, в гостинице, все еще имеется немного времени для выпивки и беседы, перед тем, как мы ляжем спать.

* * *

— Посмотри-ка на него! — сказала мадам Лора, — только посмотри на эту, сидящую здесь рыжеволосую скотину, решительно сопротивляющуюся всеми извилинами своего мозга, пытаясь доказать мне, что нельзя разделять инфинитив! Нельзя, нельзя, нельзя, пое… нельзя! Почему, Дэйви? Почему?

— Ну, в этой книге по грамматике сказано…

— Пое… в зад проклятую книгу! — бывало, выкрикнет она. — Я хочу услышать единственную вонючую причину, почему нельзя?!

— Если честно, я не могу придумать никакой причины. Там не объясняется…

— Не объясняется. И, так как я справедливая, вот что я тебе скажу, — смягчаясь, она становится ласковой и снова улыбается. — Понимаешь, Сэм, у парня есть умственные способности; только необходимо выбить из него школьный хлам, как выбивают пыль из тряпки. Да, в книге по грамматике этого не объясняется, Дэйви, потому что она основывается на утверждении, в котором все правильно и достаточно необходимо в пределах таковой книги; если бы в ней пытались объяснить все подряд, она перестала бы быть грамматикой и превратилась в учебник по этимологии — что такое этимология?

— На… наука о словах?

— Не спрашивай меня, братец Дэйви! Я спрашиваю тебя.

— Э… ну… наука о словах.

— Это не говорит мне достаточно полно. В каком аспекте наука о словах? Как она относится к словам?

— О! Происхождение слов.

— Пришлось помочь тебе в этом. В следующий раз отвечай мне четко и без всякой чепухи. Ну ладно, эта книга по грамматике, вероятно, так же хороша, как и любая другая по этому предмету, и она также единственная, которую я имею — конечно, все, что написано в наше время, достойно информации, полученной от бродячего ремесленника. Дэйви — английский язык частично развился из более древнего языка — латинского, как я говорила тебе не так давно. Хорошо — в латинском языке инфинитив — это простое слово: ты не разделяешь его, потому что не можешь. И, поэтому, в то или иное время какой-то грамматик с негибким умом решил, что правила латинского языка должны действовать и в английском, потому что ему так нравилось — и, я боюсь, также потому, что от этого грамматика казалась более таинственной и трудной для мирянина, что увеличивало престиж клерикально-конторского класса. Но язык — во всяком случае, английский язык — всегда превращает в чепуху произвольные понятия такого типа. Разделяй их, если это звучит хорошо, прекрасно — я не против — всегда, когда звуков вполне достаточно, так что читатель не может забыть маленькое «to», прежде чем он доберется до глагола. А что подразумевается под словом «произвольный»?

— Определяется по желанию или по прихоти, больше, чем по причине.

— Понимаешь, Сэм? Он неплохой парень.