Дэйви

Но теперь подоспела конница первого батальона, возвратившаяся на холм, отчаянно взывавший о помощи; сначала она обрушилась на зеленый обод вокруг защитников знамени и разбила его, как раскалывают колесо. Знамя поколебалось и двинулось вверх по откосу. Затем вступили в бой моханские пехотинцы — пришедшие в себя, нетерпеливые, их панику преодолела более простая жажда — выжить. В моей голове стоял звон; их оружие свистя в воздухе, сокрушало тела — минуту или две, полагаю, я сам дрожал от безумной гордости. Это было достижение моего золотого горна.

Я наблюдал, как солдат в темно-зеленой форме убегал, чтобы укрыться в лесу; за ним гнались трое моханцев. Один преследователь потерял набедренную повязку, у него оторвалась большая часть рубашки; на расстоянии голый человек выглядел как насекомое — тощий, с высоко подскакивающими коленями. Копье ударило беглецу в спину. Голый человек и его товарищи медленно проткнули копьями лежавшего неподвижно врага.

Позже я воевал, не опозорив себя, на двух войнах: против пиратов в 327 году и во время восстания этого года, когда мы бились ради защиты реформ Дайона и были вынуждены усвоить, что люди не захотят и не смогут воспользоваться любыми реформами, если их не осуществлять постепенно; больше я никогда не брал мой золотой горн на поля сражения…

Теперь все кэтскильские солдаты отступили, а моханский флаг уже трепетал, во всей своей красе, на вершине возвышенности. Я не видел черно-алого знамени; вероятно, его унесли в лес отступающие. Не видел я и солнечного света. Свежий конный отряд присоединился к разбитому и их командиры совещались под серым небом. Только пехотинцы преследовали кэтскильцев в лесу. Один из командиров конницы резко дергал руками, будто говорил в раздражении или, может, в самооправдании. Другой, вероятно, ухитрился высечь из кремня огонь и зажечь свою трубку, несмотря на беспокойное гарцевание лошади, так как я увидел крошечный серый дымок, плававший над его головой.

Вскоре труба заиграла пехотинцам сигнал отбоя — они вряд ли могли многого добиться в лесу, где кэтскильские солдаты могли перегруппироваться и заставить их пожалеть о преследовании, — и моханские батальоны снова были на марше. Вряд ли больше двадцати минут прошло с тех пор, как я увидел того первого разведчика. В столкновении участвовало менее тысячи моханских солдат, с кэтскильской стороны, возможно, сотни четыре.

Причиной войны был невыносимо скучный пограничный спор, который поддерживался, тем или иным способом, в течение пятидесяти лет. Насколько я могу понимать, страны существуют потому, что имеются границы, и нет никакой другой причины; границы проведены людьми, более или менее похожими на нас с вами и вашу тетю Кассандру, и нам нравится думать, что, как человеческие существа, мы знаем достаточно, чтобы не сесть на свежую краску голым задом, не поднять дикобраза за хвост или не отрубить малютке голову, чтобы унять его зубную боль. Все это очень любопытно; вероятно, я смогу представить вам идеальное решение любых имеющихся противоречий в следующую среду, если не просплю.

С дороги до меня долетели слова: «Ты видел кэтти, которого я убил, высокого сукин-сына с бородой? Мой боже и Авраам, похоже, что их совсем не учили прикрываться». Другой голос был умоляющим и нетерпеливым — мимо перевозили раненых. Солдат хотел увидеть свою дочь. Ее могли бы привести сюда, сказал он — «здесь безопасно, вокруг нет никаких гадких солдат — ей девять лет, она одета в коричневое платье, которое сшила ее мама» — этот голос постепенно затих, а другой произнес: «Как у меня болит голова». Он также слабел, приглушаемый шарканьем шагов, лязгом снаряжения, другими голосами: «Болит голова — болит голова…» Они ушли, оставив утро спокойным, если существует такое понятие, как спокойствие.

Я не слышал никаких звуков собак, преследующих меня; теперь я избавился от этого и других страхов. Скоар скоро будет праздновать вступление славной армии и вряд ли будет беспокоиться о беглых дворовых парнях. Толпы людей, костры и голые и повизгивающие дети, танцующие вокруг них, в церквях монотонно гудят гимны и благодарения, таверны и публичные дома готовятся к долгой ночной работе, полицейские заняты со скандалистами и пьяными; шарлатаны выскочат из своих нор при первом же дуновении возбуждения, общественных ораторов выведут из их конюшен — знаете, с веревкой с каждой стороны от удила и с третьим помощником на случай, если оратор окажется неумелым в счастливой задаче вколачивания блестки-чепухи в трепещущие умы публики.

Я оглядывал местность, желая, чтобы пошел дождь и стало светлее. Черные точки, приближаясь, становились большими, словно оторванные обрывки тучи. Вороны были уже на поле битвы; вероятно, они цинично наблюдали откуда-то поблизости. Скоро присоединяться к ним и другие твари — крысы, дикие желтые собаки и питающиеся мертвечиной муравьи.