Дэйви

Караульный поклонился, как сделали бы и вы, услышав молитвенные слова, но остался непреклонен.

— Сэр, я могу сказать вам, что рыжий тигр никогда не ходит вблизи этого города. Мы не спрашиваем у бога объяснений за такую особую милость, но это действительно так.

Я заметил, что каждому селу необходим источник гордости, хотя бы и единственный в своем роде. Это может быть заявление, что никто в селе никогда не болел оспой, или что все младенцы рождаются с темными волосами, либо, что средства местной знахарки, усиливающие половое влечение, — самые лучшие в пределах ближайших сорока миль. В Восточном Перкенсвиле, полагаю, на памяти старейшего жителя не было случая, чтобы тигр перепрыгивал через частокол, поэтому село было уверено, что бог устроил так, что тот никогда не придет. Сэм изящно поклонился и сказал:

— Вам оказана замечательная милость, несомненно, это проявление благосклонности.

— Да, сэр, вполне возможно. — Сейчас часовой был явно дружелюбнее, так же, как и почтительнее. — Да, сэр. Я прожил здесь всю жизнь и за двадцать шесть лет даже никогда не видал этого зверя.

Тут вмешалась Вайлит:

— Тогда взгляните вон туда!

Теперь мне ни разу не представляется такой случай. Если бы я выговорил эти слова, зверь, вероятно, совсем исчез бы из вида, прежде чем кто-либо повернул голову. Догадываюсь, что Вайлит также никогда не имела много возможностей на этот счет, так как позже, когда мы все четверо устроились в наших комнатах в «Черном принце», она рассказала о виденном три или четыре раза и каждый раз это приводило ее в прелестную пылкую взволнованность:

— «Тогда посмотрите на него вон там!» Я сказала совсем напрямик, только на секунду сказала о нем, и не был ли он похож мордой, ну чисто тебе рыба, которую сжимаешь, чтобы снять с крючка? — о, господи! — И она вскакивает, шлепает себя по ноге и рассказывает снова.

Я, должно быть, повернулся, когда она сказала, так же быстро, как и все остальные, однако у меня было ощущение, как будто что-то препятствовало повороту моей головы, я не был готов увидеть существо, которого боялся всю жизнь, и в то же время страстно желал увидеть. Почувствовав запах на дороге, я узнал запах зверя, так как запомнил его однажды в горной местности к западу от Скоара. Он более зловонный, чем запах пумы, и, кажется, тяжелее висит в воздухе. В тот, предыдущий раз запах просто не соответствовал запаху пумы, и я взобрался на дерево и провел там, дрожа, долгую ночь, чувствуя его запах и думая, что я еще ни разу не слышал и не видел его. Утром я с колебанием слез вниз и обнаружил его огромные следы на земле, на голом месте, глубокие, как будто он мог стоять там какое-то время, наблюдая за мной в темноте, старый «Огненный Глаз», и, может быть, думал: Хорошо, подожду, пока Рыжий не станет чуть больше и толще…

Теперь я увидел его.

На небольшом расстоянии вниз от гребня возвышенности, откуда мы спустились, находилась высокая скала с плоской вершиной, в тридцати футах от дороги с ее открытой стороны, по другую сторону от леса. Вершина была слегка отклонена от дороги, поэтому, когда мы проходили мимо, она выглядела как простая грань, ничто не указывало на наклонную платформу. Наблюдал ли он за нами, проходившими мимо, или только именно теперь прибыл туда? Может, он не был голодным, или его сдерживало то, что нас было четверо? А может, он знал, что мой лук означает опасность? Я представил себе, как он забавлялся ложными рывками, с дрожавшими от напряжения задними лапами, резвясь и наслаждаясь кошачьей игрой в откладывание решения, и, наконец, по своим собственным причинам, позволил нам следовать дальше. Теперь по своей непосредственной прихоти, он стоял во весь рост, и я видел его в отдаленном темно-золотистом сиянии на фоне темневшего неба середины лета.

Он пристально глядел вниз на нас или, более вероятно, вдаль за нами. Должно быть, он знал или чувствовал, что для полета стрелы из моего лука расстояние было очень большим, если он имел опыт в таких делах. Он плавно повернулся на своей высокой скале, без всякой спешки, чтобы взглянуть в другом направлении, далеко на юг через долину, возможно, безразлично наблюдая за дымом из человеческих жилищ, расположенных там.

Он сел и поднес изогнутую лапу к морде, чтобы полизать ее и потереть по верхушке головы. Потом он вылизал бок и задрал по-кошачьи заднюю лапу, поэтому смог склониться, и стал лизать себе между задними лапами. Он забавно потерял равновесие из-за уклона скалы, восстановил его с комической легкостью, улегся на спину и стал кататься, а его лапы мелькали в воздухе. Когда он устал от этого, он зевнул и спрыгнул вниз, и побрел через дорогу в лес и вскоре исчез.

16