Декабристы

Мальчик вносил эту экзальтацию и в свои школьные занятия. «Желание первенствовать, отличаться во всем и над всеми было уже в те лета преобладающим элементом его характера, – рассказывает его брат Михаил, – и потому он очень болезненно воспринимал всякий учебный неуспех в классе. Он брал штурмом хорошую отметку, но это он делал, кажется, больше для насыщения своего самолюбия, чем утоления своей жажды знания. Специалистом горного дела он никогда бы не стал, тем более, что ненавидел математику и по-прежнему продолжал любить литературу».

Бестужева очень занимала тогда разработка одного литературного сюжета, которому он подобрал романтическое заглавие: «Очарованный лес». «В этом “лесу” автор уже являлся перед публикой не замарашкой, как в дневнике, – говорит его брат, – а в костюме мальчика, выехавшего впервые на гулянье». «Очарованный лес» была довольно большая пьеса, в пять актов, составленная для кукольного театра, который кадеты устроили общими силами. Все, что Бестужев только мог заметить особенного в «Днепровской русалке», «Князе-невидимке», «Волшебной флейте» или «Тысячи и одной ночи», все было пересоздано и помещено в этой пьесе. Тут были храбрый князь и очарованная княжна, волшебницы, русалки и черти. Язык действующих лиц был очень хорошо приноровлен к характерам, хоры охотников и русалок были написаны стихами, а речи подземных обитателей мерною прозой.

Этот «лес», кажется, также погорел в роковом 1825 году.

Простая случайность прервала совсем неожиданно течение школьной жизни Бестужева в Корпусе. Его старший брат Николай был назначен в крейсерство с гардемаринами и взял к себе на фрегат нашего кадета. Два месяца проплавал он на этом фрегате и заявил, что в недра земли спускаться больше не желает, что предпочитает своим шахтам свободу и раздолье на море. Он чрезвычайно быстро приноровился к новой обстановке моряка, с которой вообще так трудно новички сживаются. Его брат дивился быстрому перелому в его вкусах и интересах, сначала обуздывал его пыл и не позволял ему жить жизнью настоящего матроса, но потом уступил, и Александр бросился в матросский омут очертя голову. У офицера замирало сердце, когда он видел, как его брат из молодчества бежал, не держась, по рее или спускался вниз головою по одной веревке с самого верха мачты, или, катаясь на шлюпке в крепкий ветер, ставил такие паруса, что бортом черпал воду. Мальчик живьем проглотил матросское мастерство, матросскую терминологию и командные слова.

Результатом этой морской прогулки были опять-таки прежде всего литературные планы. Бестужев решил написать роман или драму из жизни моряков, в герои которой выбрал своего родителя. Он в данном случае не навязывал своему отцу никакой романтической роли. Александр Федосеевич, действительно, в молодости своей служил во флоте и участвовал в битве близ острова Сескара, где с корабля «Всеволод» палил из пушек и был тяжело ранен обломком доски, оторванной от борта шведским ядром. Его сочли убитым и ему предстояло быть выброшенным за борт; но нижние чины команды, которые его очень любили, упросили начальство сберечь его тело для христианских похорон на берегу. По окончании сражения при обмывании тела обнаружилось, что он жив: ему отворотило только нижнюю челюсть.

Вот эту быль и хотел пересказать Бестужев, всецело захваченный впечатлениями своей морской прогулки. Ради этого романа забросил он и свой театр, вместо которого явилась теперь модель фрегата – новый предмет его увлечения. С редким умением и терпением приготовлял и приспособлял он разные микроскопические принадлежности к вооружению этой модели. Попеременно он переходил к разнообразным техническим занятиям; он то кроил и шил паруса, то скручивал оснастку, то работал ножом, долотом или стругом, то отливал оловянные пушки, то раззолочивал кормовую резьбу или резал носовую фигуру, то красил рангоут и корпус фрегата. Даже игры его имели теперь совсем морской оттенок. К самым высоким деревьям прикреплялись веревочные лестницы, Бестужев с братьями взбегали и подымались на веревках на самые вершины; устраивали на них площадки, переговаривались с дерева на дерево сигнальными флагами, и когда сильный ветер нагонял грозу, они спешили на свои мачты и там, при сильных размахах и скрипе тонкой вершины дерева, воображали себя в бурю на корабле. Внешняя красота и тревога морской жизни были, таким образом, не только изведаны, но даже искусственно воспроизведены, и мальчик под властью этих внешних впечатлений думал, что истинное его призвание – военная морская служба.