Декабристы-победители

С наполнением казематов дело наладилось, но с расследованием их преступлений было хуже – те допросчики из Министерства внутренних дел, не успевшие сбежать, либо «болели», либо пьянствовали. Посему приходилось привлекать младших офицеров. Те поначалу куксились от полицейской работы, но им объясняли, что революции это важнее, нежели борьба с тиранами. Специально для них в университетской типографии отпечатали вопросник, напоминавший служебный формуляр – когда родился, где крестился, к какому чину и ордену представлен. Нужно еще перечислить всех родственников с указанием их местонахождения. Заполненные вопросники отвозились в Сенат, где их просматривал лично Председатель Трибунала господин Батеньков, а потом передавал служащим своей канцелярии, которую уже стали называть «Тайной экспедицией». Канцелярия вначале занимала одну комнату, а потом разрослась на целый этаж. Злые языки говорили, что глава Трибунала занимается не только ловлей контрреволюционеров, а вмешивается в действия столичного полицмейстера, указывая тому – что делать и кого арестовывать.

Воспользовавшись суматохой, воцарившейся после ареста генерал-адъютанта Комаровского, Батеньков взял на себя исправление обязанностей Главнокомандующего Отдельного корпуса внутренней стражи. И хотя корпус, разбросанный по всей России, в большинстве своем нового начальника проигнорировал, однако в реальном подчинении отставного подполковника оказалась бригада в составе Петербургского и Новгородского баталионов и полубригада в Выборге. Кроме того Гавриил Степанович объявил себя начальником Особой канцелярии, занимавшейся военной разведкой. Постепенно Батеньков сосредоточил в своих руках огромную власть. Правда, до поры до времени она уравновешивалась авторитетом Трубецкого, за которым стояли гвардейские полки Бистрома. Все инвалиды Корпуса Внутренней стражи не могли соперничать даже с одной ротой гвардейских егерей или преображенцев.

Прапорщики и подпоручики, отряженные в допросчики, были недовольны полученным приказам. Некоторые офицеры манкировали обязанностями допросчиков, а если и занимались, то без души и задора. Да и нелегкая это работа, когда неизвестно – что узнавать? Но раз уж человека посадили в крепость, то допросить нужно, а иначе – зачем и сажать было? Имелись, безусловно, и романтики, рвавшиеся бороться с роялистами.

Прапорщик лейб-гвардии Финляндского полка Дмитрий Завалихин (не путать с флотским лейтенантом Завалишиным), получив приказ от начальства, очень расстроился. Ему приказано было пойти в крепость и допросить одного из злостных роялистов Николая Клеопина, ослушавшегося приказа нынешнего военного министра, а тогда командующего гвардейской пехотой генерала Бистрома. Правда, начальство намекнуло, что допрос – чистейшей воды проформа, потому что министр собирался стать посаженным отцом на свадьбе Клеопина. Вот это Дмитрию и не нравилось. Свадьба свадьбой, а как же быть с революционными принципами? Секретарь Робеспьера, например, узнав, что его родной брат имеет связи с шуанами, не колеблясь ни минуты, сообщил об этом в Комитет общественного спасения. Да и сам Робеспьер пожертвовал своим другом Дантоном во имя революции! Еще прапорщика расстраивало, что ему был передан письменный приказ на имя коменданта крепости об освобождении штабс-капитана из узилища.

«Куда правильнее поступали французы! – сетовал Завалихин. – Искоренять заразу следует в зародыше. В России же можно и без guillotine обойтись! Как при Петре – вешать. Офицеров, в порядке исключения, можно и расстреливать».

При виде незнакомого офицера нижний чин, стоящий на карауле, дунул в свисток. Из маленькой калитки в огромных воротах появился разводящий унтер-офицер. Унтер лишь глянул на предъявленную бумагу, убедился в наличие печати и отвел допросчика к дежурному офицеру.

Лейб-гренадерам не позавидуешь – два месяца несут караул в Петропавловской крепости. Офицеров почти не осталось. Те, кто стоял в каре, заняты государственными делами, а оставшиеся с бывшим императором находятся в той же Петропавловке, но с другой стороны тюремных стен… Но все же лейб-гренадеры службу знают. Умудрились, в отличие от тех же «преображенцев», не начать беспробудную пьянку, а остаться боеспособной частью. Став на караул, сделали крепость своей казармой, стянув туда имущество, боеприпасы и продовольствие. По слухам, семейные офицеры отправили туда своих жен и детей. Что же, все правильно – в случае поражения революции лейб-гренадерам рассчитывать не на что.

…Николай Клеопин сидел в тюремном каземате третий месяц (если не считать гарнизонной гауптвахты, где он пробыл от ареста и до Рождества). На гауптвахте кормили по солдатской норме: полтора фунта хлеба и треть фунта крупы в день – не изыски парижской кухни. И полфунта солонины вместе с чаркой водки, полагавшиеся два раза в неделю – не парная телятина и не шампань от Елисеева. Впрочем, в бытность свою офицером Кавказского корпуса, бывало и хуже.