Декамерон 1914

— Дуня! — прервала его рассуждения Амалия Фридриховна. — Ты чем мышей травишь? Этим самым… арсеникумом?

— Мне такое и повторить-то… Не-е, я их — порошком. Я его в аптеке в прошлом годе покупала. Да уж давно и не травила — с первого же разу мыши передохли все…

Тем временем профессор, чиркнув спичкой, стал нагревать флакон.

— Нет, во всяком случае, не арсеникум, — наконец заключил он.

Более, однако, никто из присутствующих не прикоснулся ни к еде, ни к питью.

— Так ты говоришь, инженер Шумский никак не отозвался на стук? — настороженно спросила княгиня горничную.

Та лишь покачала головой.

На какое-то время над столом повисла напряженная тишина.

— Иди постучи погромче, — приказала Амалия Фридриховна. — А если не отзовется — что ж, тогда будем ломать дверь.

И в этот самый момент…

— А вот и я! — послышался из темной прихожей разбитной голос, как у циркового гаера. — Прошу вели… вилле… великодушно простить за опоздание…

С этими словами в гостиную вступил никто иной, как господин Шумский. И хотя он едва передвигал ноги, но был вполне себе жив и даже здоров, если не считать того, что был он, совершенно очевидно, пьян, причем пьян что называется до чертиков.

— Дает инженер! В стельку наклюкался! — резюмировала его появление Ми

— Мне пок-казалось, вы тут что-то хотели л-ломать? — обрушившись в кресло, спросил Шумский. — Это вполне даже можно! Только чур, я командую, п-поскольку я — инженер! Итак, что л-ломать будем, господа? Л-ломать — дело хорошее. Ломать — не строить!

Ему долго объясняли, что ничего, слава Богу, ломать уже не надобно, а он все хорохорился и рвался в бой, с трудом удалось его угомонить и усадить в кресло. Но вообще-то все искренне радовались его появлению, ибо это и впрямь было первое радостное событие за все утро.

– —

…………………………………………………………………………………………………….

…………………………………………………………………<…> мы же с профессором Финикуиди тем временем играли в шахматы. Семипалатников, Грыжеедов, Кокандов и Львовский, стоя по сторонам, наблюдали за нашей игрой. Инженер Шумский похрапывал, лежа там же, в гостиной, на кушетке.

Вообще-то я играю весьма недурственно, однако тут мысли мои витали где-то на отдалении, я допускал одну промашку за другой, и наконец профессор, объявив мне шах, сказал:

— М-да, в такой позиции господин Ласкер на вашем месте, пожалуй, уже сдался бы.

— Да, да, сдаюсь, — поспешил согласиться я.

— Еще одну партию?

— Как-нибудь в другой раз, нынче я, право, как-то не в форме.

— Понимаю, — кивнул профессор. — Я, знаете ли, тоже чувствую себя не в своей тарелке после случившегося, все думаю…

— О призраке этом?.. Как бишь его, черт?!..

— Вот уж в мыслях не было держать в голове! Призраки, как известно, — объекты, в природе не существующие, посему и раздумывать о них — пустое… На душе, однако, тревожно, правда, по совсем иной причине.

— По какой же? — полюбопытствовал Кокандов.

— Да тревожно и зыбко нынче все на планиде нашей, крутящейся в мироздании. При нашей нынешней оторванности от мира, остается лишь гадать, что там… — он махнул рукой на пейзаж за окном, — что там

сейчас происходит. Неспокойно, ох, неспокойно вступаем мы в завершение Эры Рыб!..

Грыжеедов прокашлялся, затем сказал:

— Осмелюсь вставить… Вы, конечно, человек университетский, не мне чета, касательно ваших «эр» ничего не смыслю, могу опираться лишь на здравое чувство. Так вот, оно мне говорит: ничего там плохого не происходит, и движемся мы исключительно к лучшему.

— О да! Все к лучшему в этом лучшем из миров! — иронически отозвался профессор. — Вы мне напоминаете господина Панглоса[13].

— Виноват, с этим господином не знаком-с, но если бы он при мне произнес эти слова, то я не стал бы ему возражать. Видит Господь — хоть мы и наша матушка Россия в достатке натерпелись уже всяческого, но теперь притихло все на долгое-долгое время, и в обозримом будущем не ждут нас ни войны, ни эти, ну их к лешему, революции.

— Да, бытует и подобное мнение, — кивнул Финикуиди. — Профессор Менделеев из Петербурга… мы с ним как раз на эту тему беседовали незадолго до его смерти… так вот, он даже, знаете ли, прогноз составил на случай столь благоприятного развития. По его подсчетам, в этом случае к началу Эры Водолея, лет, стало быть, менее, чем через сто, население нашего отечества превысит миллиард (каково?!), а по промышленному производству мы превзойдем не то что какие-то там Североамериканские штаты, но даже Францию, и даже самою Великобританию.

Грыжеедов воскликнул:

— А что! И переплюнем, непременно переплюнем! Верю я в нашу Россию-матушку! Да Россия, если ей только не мешать…

Господин Семипалатников улыбнулся своей надменной улыбкой — трудно определить, то ли в знак согласия с этими словами, то ли внутренне отторгая их, а Финикуиди сказал:

— Вот и покойный профессор Менделеев тоже верил, да и подсчеты его были, в сущности, верны… Коли бы только не одно маленькое «если»: если до тех пор не случится ни войн, ни революций, то есть если вас, Прохор Васильевич, не обманывает ваш достохвальный оптимизм. Кстати, на чем сей оптимизм у вас зиждется, любопытно было бы знать.