Декамерон 1914

— И весьма, весьма пожалеет, — вставил купец Грыжеедов, как раз в этот момент с наслаждением поглощая грибной жульен. — Сейчас, пока он теплый, вкус — преотменнейший! Давненько такого не едал! Премного благодарен, Амалия Фридриховна.

Княгиня, довольная, кивнула:

— Да, Лизавета у меня отличная стряпуха. За что и плачу ей, как повару в первоклассной ресторации.

Гости наперебой принялись нахваливать и жульен, и прочую снедь, я же, вспомнив о звуках, донесшихся до меня ночью, все внимательнее приглядывался теперь к нашему молчуну-учителю, господину Петрову. Он пользовался лишь вилкой, держа ее в правой руке, поскольку ладонью другой руки все время прикрывал левую сторону лица, но когда он, на какой-то миг забывшись, чуть сдвинул ладонь, я увидел, что эта часть лица у него изрядно распухла, а под левым глазом образовался основательный синяк.

Господин Львовский тоже заметил у него это украшение и по природной то ли глупости, то ли простоте, то ли бестактности воскликнул:

— Батюшки! Сергей Сергеич, да что ж с вами такое приключилось?! У вас же, право, под глазом натуральнейший… как бы это?..

— Фингал, — подсказала Ми.

— Да тут такая история… — пробормотал тот. — Нынче что-то не спалось, спускался ночью по лестнице, хотел свежим воздухом подышать, да по неловкости и сверзился. Все ступеньки пересчитал — вот оно и…

Прежде я лишь однажды слышал его голос, оттого тогда, ночью, и не узнал. Теперь не сомневался — то был он!

— Теперь вот и рука болит, и ребра, — добавил Петров.

— Не знаю, как начет руки и ребер, — прошептал мне на ухо сидевший рядом Кляпов, — но фингал такой получается вовсе не от ступенек, а исключительно от рукоприложения, это уж поверьте мне.

Да, его правота не вызывала у меня сомнений.

— Как же так получилось? — не унимался Львовский. — Лестница тут всегда освещена, а ступени широкие. — Экий вы, ей-Богу, голубчик, не осторожный!

Во мне настолько взыграло любопытство, что в бестактности я даже перещеголял господина Львовского. Произнес:

— Да, я слышал спросонья, как вы навернулись. Еще удивился — кого это вы там обругать изволили? Оказывается — их, ступеньки! И поделом!

— И это совершенно не лишено смысла, — вступила в разговор Дробышевская. — В каждом предмете, даже в лестнице, прячутся мистические силы, иногда добре, а иногда, как в данном случае, весьма злокозненные. Мир полон самых разнх дỳхов, иногда весьма не дружественных к нам, уверяю вас, господа. Просто не всем дано это узреть.

Петров зарделся — трудно сказать, от чего более, от своего столь явного вранья или от столь абсурдного объяснения. Он проговорил:

— Вы, возможно, правы, но в данном случае… Просто мне показалось, что кто-то толкнул меня в спину. Но потом, придя в себя, увидел, что там — никого.

И тут вдруг Дуня подала голос:

— Это он шутки шуткует, он колобродит! Точно говорю, — он!

— Что за глупости? Кто — «он»? — спросила княгиня.

— Он! Этот бес! Абдулла называет: Шаула.

— По-татарски — «призрак», — пояснил генерал Белозерцев. — Я по-ихнему, по-татарски, еще с Геок-Тепа малость понимаю.

Дуня подтвердила:

— Вот-вот! Абдулла говорил: Беяз Шаула. Белый Призрак, то есть.

Когда-то судебный следователь Лежебоко учил меня, что мелкие подробности способны помочь изобличить любую нечистую силу. Сейчас, кажется, настал соответствующий момент. Увидев, что Петров близоруко щурится, я вспомнил, что вчера на нем были весьма приметные очки с толстой костяной оправой. Наверняка, тот Шаула, что саданул ему в глаз, и сломал эти очки. Но тогда, коли это все же не призрак, а человек, он неминуемо должен был поранить себе рук.

Я внимательно осмотрел руки всех сидевших за столом, но никаких следов ни у кого из них на руках не обнаружил.

Неужто и впрямь призрак?.. Вздор, конечно!..

Тем временем Дуня продолжала поминать этого самого Шаулу.

— Ах, опять все те же глупости… — вздохнула госпожа Ахвледиани. Затем пояснила для остальных: — Видите ли, у здешних детей гор существует такое поверье: дескать, когда сходит этот ледник, просыпается спавший досель под ним этот самый Беяз Шаула и творит свои проказы. — И укорила горничную: —Ты бы хоть, Дуняша, избавила нас от этих глупостей, ей-Богу.

Та вспыхнула:

— «Глупостей»?! А гребень мой — тоже, выходит, глупость, да?!

— Что еще за такой гребень? При чем тут?…

— А притом!.. Я хотела вам после рассказать, но раз уж так… Вот он, полюбуйтесь! — С этими словами она достала из кармана своего передника гребень для держания волос, украшенный разноцветными стекляшками. — Это «глупость», или что?!

— Ну гребень — и что с того?

— Да вы смотрите, что с ним сотворили! Абдулла сказал — теперь не поправишь, зубчики сломаются.

И тут я увидел, что два его медных зубца отогнуты, и вместе они напоминают некую конструкцию, подобную которой я, будучи судебным следователем, видывал не раз у N-ских воров, а именно — весьма умело сотворенную отмычку для замков. К слову сказать, изловленный у нас, в N., вор-домушник по кличке Ноздря однажды во время допроса даже в подробностях объяснил мне, как этой штукой пользоваться.