Декамерон шпионов. Записки сладострастника

— Роза, — сказал я, приблизив губы к ее уху так близко, что мои ноздри задохнулись от дурманящих запахов, она повернула ко мне влажные губы, они дразнили и заманивали в свои пучины. — Роза, мне необходимо с вами поговорить…

Ничего умнее я не придумал, Джованни, и, бесспорно эта многозначительность означала мою полную беспомощность. И это я, любимец Юрия Владимировича, придворный интриган, способный в один день созвать съезд партии, перевернуть страну, выведя народ на стезю дикого капитализма, осуществить путч, снять с поста, выгнать к чертовой матери губернатором в Краснодар или послом в Монголию. И сейчас я, словно мальчик, умолял эту бабищу, этот мешок с костями, по сравнению с которой упомянутый Анку — изящный Аполлон. Извини, что забегаю вперед, но в тот момент, естественно, я боготворил ее, несмотря на дурные предчувствия, несмотря ни на что. Как мы легковерны, когда увлечены, мой блестящий мессер, мне ли объяснять тебе эту элементарную азбуку чувств! Но как разглядеть истину в потемках чужой души? О, если бы под рукой был кристалл, в котором проступают и картины будущего, и подноготная друзей и подруг…

— Так поговорим? (А в голове тинькало: «Щавель — есть кислое растенье, щипать за сиськи — наслажденье!»)

— Хорошо, — ответила она, введя меня в трепет.

В салоне уже стоял шум, звенела на полную катушку музыка, перекрывавшая хохот, кто-то танцевал, кое-кто играл в бридж, лишь Сова застыла в кресле, вытаращив свои круглые, обведенные чернотою глаза и дыша в усы. Роза есть роза есть роза есть роза… — и так до бесконечности, пока не заснешь навеки; роза есть роза, дивный стих, и придумала его незабвенная Гертруда Стайн, феминистка и лесбиянка, кормившая бесплатными обедами Хемингуэя с его женой Хэдли. Потом он, неблагодарный хлыщ, ее высмеял, а тогда ценил и даже прощал ей сожительство с подругой до гробовой доски Алисой Токлас. Роза есть Роза есть Роза…

Мы вошли в мою каюту. У меня уже не было сил выносить это испепеляющее искушение. Представляю, Джованни, сколько мук претерпел святой Антоний, осажденный гетерами или как, черт возьми, их еще назвать, хотя в его солидном возрасте уже приличествовало бы поутихнуть и не терзаться из-за упущенной юбки.

Я закрыл дверь на замок и бросился на раскрытые губы с доверчивостью небезызвестного Вертера, потеряв здравый смысл и приличествующую моему положению солидность. Она ответила страстно, словно все эти дни только и ожидала этого момента, я целовал ключицы, пахнувшие миндалем, я целовал соски, обрамленные рыжим пушком (стыдно сказать, но они напоминали туго торчавшие фаллосы крохотных лилипутов!), я целовал ее ноги, покрытые медными волосами, ее некрашеные желтоватые ногти, похожие на длинные когти. Казалось бы, эта увертюра обещала перерасти в слаженные аккорды со своими диминуэндо и крещендо, однако слабость налетела на меня, словно кто-то высосал из меня кровь, нервозное бессилие, мерзкая вялость — такого не случалось никогда, Джованни, никогда в жизни и, не дай бог, случиться!

Сначала я не поверил и незаметно дотронулся до жертвы недуга, не подумай, мой друг, что у нас принято нарушать приличия, как в арабских странах, где каждый мужчина при виде дамы начинает откровенно ерзать рукой по штанам, проверяя наличие. Интересно, что бы ты делал в подобной ситуации? Попытался бы возбудить себя сам? Что ж, твои монахи не были чужды онановому блуду, но не смешно ли заниматься этим при даме? Неплохо помогали в свое время желчный пузырь вороны, кунжут и муравьиная мазь, но их не было у меня под рукой, и вообще я даже предположить не мог, что со мной такое может приключиться! Вот бы сожрать кусок мандрагоры, которую прославил твой земляк Макиавелли! Но я не хранил у себя под койкой этот желтый фрукт, это яблоко любви, которым в Средние века кормили перед совокуплением слонов… прости меня. Как ни смешно, но в этой отчаянной ситуации я словно выключился и заснул. Совершенно неожиданно во сне мне явился Учитель, удивительно добрый и ласковый.

— Не волнуйтесь, дорогой Мисаил, и не думайте все время о «Голгофе», это плохо влияет на эрекцию. Вове требуется время, чтобы разгрести все авгиевы конюшни, оставленные Бориской, выгнать к черту ворюгу Касьяна и его клевретов, подрезать крылышки у олигархов, посадить Ходорковского и прочих неугодных типов. Он еще произнесет мюнхенскую речь, в которой честно предупредит Запад о смене курса, его еще отлучат от претенциозных, воистину идиотских сборищ мировых лидеров. Обязательно вернет Крым, где я обожал отдыхать, наладит патриотическую пропаганду по телевидению… А что касается вашей половой слабости, то вспомните, что бравый солдат Швейк лечил триппер термосом! Попробуйте этот рецепт. Как? Засуньте инструмент в термос!