Декамерон шпионов. Записки сладострастника

До встречи с Иссамом оставалось десять минут, и Дэвид проследовал в ванную, где образовал строгий пробор меж своих по-юношески буйных кудрей, протер очки в золотой оправе, несколько раз провел по подбородку, оценивая качество выбритости, и даже прыснул слегка на щеки любимым одеколоном «Драккар». Собою он остался доволен: аккуратно сложен, хотя и не спортивен, в сером льняном костюме с галстуком в крапинку (жена утверждала, что именно такой расцветки была юбка у ее бабушки — фермерши с острова Мен), до безумия начищенные бордовые ботинки, обожал отдавать их во власть местным чистильщикам — Моцартам своего дела. Смизерс растянул рот, осмотрел зубы в коронках, скривил физиономию своему двойнику в зеркале — подкупающая детскость солидного человека. Достал из бара бутылку виски «Тичерс», плеснул немного в стакан и погрузился в свежий «Плейбой».

По выработанной годами привычке он приходил на любую встречу за пять-десять минут, дабы осмотреться и адаптироваться к обстановке, его же счастливая клиентура не наблюдала часов, словно существуя вне времени и пространства, и бессовестно опаздывала, доказывая тем самым, кому нести бремя белых. Так и с Карарой, разгильдяем до мозга костей, хотя и контрразведчиком, впрочем, что такое египетская контрразведка? Одно время СИС считала ее своим филиалом, правда, после Суэцкого кризиса и наглого воцарения Насера в отношениях наступили морозы, и пришлось запрятаться в кусты, дергая за ниточки уцелевших энтузиастов.

Тридцать пять минут, бесцеремонное опоздание, Смизерс раздраженно оперся руками о подоконник, наблюдая в окно, как Иссам Карара подъехал к дому на белом «форде» и сразу ринулся в подъезд, даже не оглянувшись. Чего еще ожидать от этого самоуверенного бонвивана в расшитой золотом галобее? Ему бы модельером работать, а не в спецслужбе.

— Как я счастлив видеть вас, мой дорогой Дэвид! — Карара, как всегда, лучился солнечным диском. Впрочем, ледяную физиономию Смизерса растопить не удалось: принципы есть принципы, агента постоянно надо воспитывать, и Дэвид молча постучал отполированным ногтем по своему «Лонжину».

— Извините, что я опоздал, сэр, но в Каире такие пробки…

— Кстати, я много раз просил вас не подъезжать к конспиративной квартире на своей машине! — Тверд, словно дуврские скалы, сколько ни продувай их ветром.

— Тогда бы я опоздал на целый час, дорогой Дэвид! — юлил агент. — Я так ценю ваши замечания, ведь слова искреннего друга — это бальзам на сердце, и я каждый раз радуюсь, слушая вас. Извините, Дэвид, но сейчас время намаза, и я должен помолиться.

Иссам достал из портфеля маленький коврик, вышел в соседнюю комнату, положил его на мраморный пол и начал молиться. Заглянув туда через стеклянную дверь, Дэвид увидел торчавший толстый зад, обтянутый галобеей. Отвратительное зрелище жирной задницы, женщине это еще можно простить, но мужчине и тем более контрразведчику… Тот наконец оторвался от пола и вышел в гостиную. Низкорослый, с тщательно подбритыми усами, масляными глазками мелкого жулика, сальными гладкими щечками… Нет! Смизерс терпеть его не мог, он вообще не любил агентов-неангличан, считая их жуликами, стремящимися урвать у короны. К тому же этот мерзавец, словно в пику Смизерсу, тоже приобрел рыжего сеттера, будто не мог выбрать другую масть! Может, и не в пику, а в подражание, на что еще способны эти обезьяны?

— Может, выпьете виски?

— Мой дорогой друг, разве вы не знаете Коран?

Лжец! А ведь пьет, глушит тайно, потребляет наркотики, ворюга первостатейный.

— «Вино — есть мира кровь, а мир наш кровопийца, так как же нам не пить кровь кровного врага?» — блеснул Смизерс познаниями, почерпнутыми в Школе восточных исследований. — Между прочим, это написал великий Омар Хайям, поклонявшийся исламу не меньше вас.

— Хайям был великий грешник, к тому же он много получал при дворе и мог позволить себе хорошее вино. Что же касается бедного Иссама, то даже ваша помощь позволяет ему лишь сводить концы с концами. Налейте мне настой каркаде — напитка нищих.

Смизерса чуть передернуло от отвращения, нет, не из-за упоминания целебной национальной бурды — каркаде. Тирада пованивала вечной склокой вокруг размера вознаграждения. Он достал из бара графин с красной жидкостью, ее готовила уборщица Патриция, между прочим, не скрывавшая своих чувств к рыжему начальнику и пару раз безуспешно посягавшая на его плоть. Однажды, жарко дыша бедрами, она ляпнулась ему на колени, когда он читал в кресле план предстоящей встречи с агентом, и наткнулась на скалу: консерватор Дэвид не признавал романов на службе и с женами коллег.

— Да… нищих, — вздохнул, как ожидалось, араб.

— Когда я буду в Лондоне, то попытаюсь поднять вам вознаграждение. Но, естественно, должны быть налицо результаты вашей работы.

— Дорогой друг, то, что вы сейчас услышите, знаменует новую эпоху в нашей работе — эпоху викторий!