Пока они спали, всю ночь то там, то здесь слышались стоны, иногда вскрикивания, куда чаще тихие разговоры, в основном о том, как жалеют они о содеянном, и как были глупы, поверив в призыв своего руководителя, сразу же радуясь, что его более нет в живых. В те пару раз, что Соломон просыпался, ему казалось будто бы он в страшном кошмаре, вырваться из которого невозможно. С восхода солнца вокруг только и были слышны шаги и разговоры людей, которые неустанно тратили свои часы на поддержку не только лагеря, но и на помощь, как только пришедшим, так и остальным. Совершенно непривычно ему было встретить утро не в одиночестве. Поглядывая друг на друга, они словно позволили себе ту привычную для многих людей, естественную взаимность, когда простое наличие человека рядом, давало не только приятные чувства, но и ощущение безопасности. Довольно оперативно они перешли от крайне скудного завтрака в ее палате к месту работы, в частности, импровизированной лаборатории, которая было собрана из остатков их бывшего места службы.
– На следующий день после атаки, забыв про сон и вообще про время, находясь явно в шоковом состоянии, что уж там говорить, не соображая окончательно, что происходит, я просто стала помогать людям. Машинально, как могла, укладывала раненых, помогала с травмами… делала что могла, даже не помня, как оказалась здесь. Казалось, если честно, что я все еще в Саламисе … Но я вдруг заметила, как много взрослых женщин и мужчин жили здесь. Когда привозили уцелевших – это всегда были чьи-то знакомые, чьи-то родители – и все в возрасте. Остальные искали или оплакивали друзей, жен и мужей, любимых и знакомых, и все эти люди были не сильно младше или старше остальных.
– К чему ты клонишь?
– Как много ты видел здесь детей?
– Одного.
– Вот именно. Это меня и насторожило.
– Мы занялись опросами, – подключился один из сотрудников, явно работающих под руководством Кристины, причем еще с Саламиса, – конечно, используя тактичность и, как это не приятно признавать, трагедию, мы опрашивали людей, одного за другим.
– А ты, прости, кто? – Неожиданно грубо спросил Соломон.
– Аркадий Корин, – терпимо ответил он, поддерживая зрительный контакт, – работал как с Кристиной, так и с Майей. Мы ожидали вашего прилета. Кристина рассказал мне о том… с каким грузом ты прилетел тогда и ради чего он был.
– Вот оно как, – он взглянул на Кристину, – и много здесь наших людей?
– Может быть, выслушаешь меня? Тогда и все вопросы отпадут. Спасибо. Продолжим. Мы провели опрос, сделали небольшое исследование, и узнали, что здесь на десять женщин – лишь один ребенок, возрастом до десяти лет.
– Этого не может быть. Таких цифр нет ни в одном городе, я лично проверял последние сводки перед прилетом к вам. Может, они где-то спрятаны или их специально увели подальше?
– Мы бы узнали, – ответил спокойно Аркадий, – это ведь довольно тесные коммуны, им прятать нечего.
– Я собрала наших… тех, кто были, мы взяли оборудование и пробы крови у почти полсотни человек. Нет никаких патологических осложнений, которые могут вызывать бесплодие. Я лично опросила и взяла кровь у большинства женщин, которые попадали сюда. Все говорят одно и то же. И тут я подумала, что, возможно, все куда сложнее и поговорила с Эрхартом. Так и появилась наша палатка, с охраной и изоляцией потому, что оборудование почти все было привезено тобой. Пользоваться им умели лишь мы, да и другим оно было не нужно-то толком. Вот и пустили в дело. Его ведь даже не успели установить из-за пожара. Пока ЦРТ все не забрало.
– Хочешь сказать, вы смогли за такое короткое время, почти на коленке найти причину бесплодия? Это невозможно, факторов тысячи, к тому же не было ни контрольной группы, ни даже примерного списка того, что из потребляемых здесь продуктов или растений, может влиять…
– Бесплодие – это искусственное вмешательство в организм, – резко оборвала Кристина, – а если быть точнее, то – механическое.
– Это все какие-то домыслы. Весь научный мир не заметил подобной патологии, а вы вдруг заметили? Изначально ведь именно для этого я и привез сюда оборудование и людей, потому что ни я, ни Майя не были уверенны в достоверности подозрений здравоохранения. Не прошло и месяца, а вы утверждаете, что это почти эпидемия?!
– Сначала я подумала, что все из-за того, что я не спала больше суток. Без отдыха, с обезвоживанием и бешеном стрессом, я вложила все свои силы в механическую работу, чтобы не впасть в истерику из-за трагедии. Разумно было предположить, насколько я была некомпетентна на тот момент… я попросту не могла остановить у одного из спасенных кровь, используя все те же тряпки, уже насквозь пропитанные ей. Лишь когда меня остановили, практически сковав руки, которые так и тянулись хоть что-то делать, лишь бы не дать мозгу думать, я вдруг услышала слова Эрхарта: «Он уже мертв, его не спасти». Крови было так много, что я не заметила, как практически по плечи, мои руки были алыми, словно так было всегда. Я не знала, как он получил свои травмы, даже не думала об этом.
Чуть передохнув, Кристина продолжила.