Декрет о народной любви

После недавней речи, перемежаемой слезами — громкой, бойкой и неистовой, — у Лутовой еще не окончательно прояснилось в голове. Что не мешало углядеть случившейся с Самариным перемены. Когда мужчина приблизился, то его недавно высвобожденная личность исчезла, точно более жестокое, хладнокровное «я» уволокло нового, недавно открывшегося Самарина во внутреннюю тюрьму. Случившаяся перемена пришлась Анне не по нраву.

— Понравился сильнее? — переспросила.

— Если бы каторжник убил человека и съел, и всё во имя любви. Зарезал бы спутника, выпотрошил и сожрал для того только, чтобы дожить до свидания с любимой… тебя бы больше устроила такая причина?

Самарин, тот, что так сильно нравился Лутовой, исчезал, и хотелось, чтобы вернулся, так что уже была готова ринуться следом, вдогонку.

— Да, — согласилась, — такая причина устроила бы.

Коснулась губами мужского рта, тот раскрылся, и потянулась навстречу так, что груди прижались к груди. Запустила руку Кириллу между ног, почувствовала благословенную надежность напряжения, и левая рука гостя, точно притянутая магнитом надежды, скользнула под юбку.

— Всё думаешь? Не надо! — шепнула. — Я нравлюсь тебе… — Лаская мужчину, задрала юбку и стянула исподнее. Обеими руками подняла мужскую руку, шевелившуюся между женскими бедрами, и согнула так, что только два пальца остались торчать. Насильно опустила, ввела в давно уже источавшее влагу лоно. Пока поддразнивала себя кончиками чужих пальцев, глядела Самарину в глаза.

— Давай так, как начали, — предложила, — и довольно раздумий…

Кирилл с улыбкою кивнул. Хотя и вновь ушел в себя, Анна видела: старательно отгоняет мысли.

Однажды ночью, немного выпив, Лутова от одиночества предложила молодому пареньку-евнуху, весь день прорубившему ей дрова, проделать с ней то же самое за плату. Тот позволил воспользоваться его пальцами, но как же хихикал при этом! Точно девица…

Тьма небесная

В молельне скопцов Дроздова криком возвестила о возвращении Глеба с небес к пастве, и скопцы хором приветствовали старосту. Балашов что есть сил старался устоять на ногах. Никогда прежде не доводилось кружиться так долго. На пол падали капли пота.

Запнулся, повалился. Дроздова и Скрипач рывком подхватили, стали рядом, не давая упасть. Глеба трясло.

— Сколь высоко вознесся! — крикнула женщина.

— Далеко, далеко!.. — эхом откликнулись скопцы.

— Правду скажи! — жадно требовали прихожане; на гладких, круглых лицах проступала ненасытность.

— Да, — прошептал Балашов, — сейчас… — В рядах скопцов, наклонившихся поближе к старосте, послышалось перешептывание. Глеб заговорил громче: — Случается, тяжелый путь выпадает. Даже ангелов, наивозлюбленнейших чад своих, и тех испытывает Господь! И меня испытал. На пути к небесам, где испытание выпало, Христос Заступник скрыл от меня свет, и во мраке пришлось возвращаться. Дорогу разыскивать…

Но и во мраке райском — благодать, песнопения, журчание вод и травы луговые. А света нет. Слышишь словеса и как крылья ангельские кругом и поверху бьют, но ничего не разберешь. А в раю том темном — душ столпотворение. И всякий глас Божьим может оказаться.

— Враг рода человеческого! — выкрикнул некий молящийся.

— Нет, брат Круглов, не было в том месте искусителя. Ибо суждено мне было преодолевать испытание, но не соблазн.

Слушайте же: часы напролет бродил я во мраке райском, и были те часы точно дни, покуда не повстречался мне Спаситель, восседающий близ водопада. И исходило от водопада свечение, так что увидел я очертания лика Его. Много голосов услышал я, так что и не знал, от Заступника ли исходило услышанное, но как увидел Иисуса — сразу признал.

Оборотился ко мне Христос, и увидел я в свете потока, что преисполнен Он печали. Ни слова не молвил, только взял что-то с колен да мне протянул. Меч.

Засветился тот меч, ярко да жарко, точно из кузни вынут. И видно было, что в руках у Христа клинок пылает, и страдает оттого Иисус неимоверно, а я, хоть и знал, что мне меч сей воспринять от Господа надлежит, оробел изрядно, так что и взять не решался. А после к вам возвернулся.

Над молящимися воцарилось молчание.

— Простите меня, сестры и братья возлюбленные, — повинился Глеб, — не могу поведать вам, что виденное мной означает.

— Ну и ладно, — успокаивал Скрипач, — кому еще совладать с мечом огненным, как не Господу Богу? Этим мечом ангел Господень врата Эдемские стережет!

— Может быть, брат, — произнесла Дроздова, — увиденное — знак дарованной тебе мощи обращать новых агнцев, тьмы заблудших душ, что заполонят окрестности, но воссядут на коня белого под святым лезвием твоим!

— Меч походил на шашку, которую мне случалось носить в кавалергардах, — пояснил Балашов.

— Спаси Господи, — пробормотало несколько прихожан.

— То не ты был, — утешала Дроздова, — а тело человеческое, тобою отринутое, когда ты к ангелам присовокупился. — И скопица запела. Прочие прихожане вторили ей.

Час спустя молящиеся разошлись. Балашов, выслушав просьбы, предупредил всех, чтобы держали двери на замке: по округе шастал душегуб.