Кровные родичи встали позади престола. Прочие члены клана выстроились вдоль стен. Я и не заметил, как братья аккуратно отодвинули меня назад, к прочим детям. Раннвейг, ухватив за рукав, подтащила к себе поближе. Братья стояли плечом к плечу, словно строй ратников, но хитроумная девчонка отыскала место, откуда нам было видно все.
Внешностью и статью Торстейн Родъер пошел явно не в отца. Вошедший в церемониальный зал человек был роста среднего, телосложения скорее хилого, лицом неприметен. К тому же плешив, а попытка отпустить бороду ни к чему путному не привела. В городе сошел бы за стряпчего или иного чиновника-крючкотвора невысокого ранга. Такому бы степенно, осознавая и демонстрируя свою значимость, шествовать по коридорам ратуши, прижимая локтем папку с бумагами. А Эйнунд Родъер был владельцем замка, и пришел в цитадель соседа, и назвал свое право говорить перед кланом. Он стоял посреди церемониального зала, положив ладонь на эфес шпаги, и зеленые глаза его сверкали гневом, а голос, неожиданно мощный для такого неприметного человечка, звучал гордо и громко:
– Бьерн Къоль! Я обвиняю тебя и твою семью в гибели моего единственного сына. Этой ночью Торстейн был убит, и вы в том повинны. Будь ты проклят, Бьерн Къоль, и род твой вместе с тобой. Кровь да искупится кровью.
Эйнунд Родъер вытащил кинжал из ножен, странно, левой рукой поднял его острием вверх, будто показывал оружие всем, а потом быстро полоснул себя по правой ладони крест-накрест. Вскинул руку. Темная капля крови, словно спелая ягода, сорвалась вниз.
– Блокхейн!
Отец поднялся с престола и, приблизившись к соседу, встал напротив него, как раз там, где кровь запятнала пол церемониального зала.
– Эйнунд Родъер, Драконы и люди свидетели, я не знаю вины никого из клана Къоль перед твоей семьей. Люди, стоящие здесь, слышавшие все, может ли кто-нибудь из вас подтвердить или опровергнуть слова благородного хеска?
Молчание.
– Эйнунд Родъер, мы не хотим зла ни тебе, ни роду твоему. Но ты сам объявил блокхейн, и тому есть свидетели. Если за три дня ты не откажешься от своих слов и рана твоя заживет так, что ты сможешь держать оружие, то, значит, сами Драконы признали за тобой право кровной мести, и свершится она, как должно, и ни люди, ни закон не смогут встать между нами.
– Да свершится, – эхом отозвался Эйнунд Родъер.
– Собравшиеся здесь, вы слышали.
Люди клана Къоль по-прежнему молчали.
Я читал про блокхейн в книжках, но никогда не сталкивался в реальности. Это что-то из прошлого, сродни двуручным мечам, почтительно сберегаемым в оружейных кладовых замков. О них помнят, ими гордятся, о них упоминают, когда говорят о славных предках и клинках, коими те владели, но редко кому сейчас приходит в голову взять фламберг или бастард сворд и отправиться с ним на битву.
Блокхейн – это не война, а бойня, где действует лишь одно правило: каждый член вражеской семьи, способный поднять оружие, должен быть уничтожен. Только кровью искупится кровь убитого родича, только полностью истребив род противника, можно защитить собственную семью.
Страшное наследие наступивших после Смуты времен хаоса и безвластия, гордости и отчаяния, когда закон писал меч победителя, а защитой была только собственная сила.
Никто не давал кланам права кровной мести, они объявили его сами.
Если блокхейн начинается, остановить его не может уже никто. Даже воля короля – кровники предпочтут отправиться на плаху, но не отказаться от отмщения. Монарх присылает для усмирения солдат, но мятежные семьи уходят в Белое Поле, продолжая истреблять друг друга и огрызаясь на воинов государя. А в Гербовнике еще один выморочный герб перечеркивают багряный крестом. «Род истреблен в результате блокхейна».
– Народ по набату поднимать будешь? – спросил отца Турольв Хлекк.
– Нет. Блокхейн касается лишь членов семьи.
Начальник замкового гарнизона только хмыкнул многозначительно.
Согласно древнему закону, убивать и умирать во имя мести действительно должны только те, кто связан с предводителями кланов кровным родством. Потому, например, Герда и Оле в безопасности. Но это единственное правило, которое нарушается постоянно.
Иногда верность вассалов превосходит чувства кровных родичей.