Дела семейные (СИ)

Прошли времена, когда Палату Истины представляли один, редко два особо грамотных стражника, вся обязанность которых сводилась к прочтению в суде обвинений пойманным с поличным воришкам, и подданные короны Фимбульветер, не надеясь ни на законную власть, ни на милость Драконов, отправлялись мстить обидчику сами.

Теперь нравы иные, прознатчиков готовят в Университете, а мститель сам рискует оказаться в каталажке, потому честные граждане уже не гоняются с мечами и луками за обидчиками, а обращаются к профессиональным юристам. Юристам, а не членам гильдии убийц.

Но только не Эйнунд Родъер.

Понятно, что отец погибшего Торстейна не хочет заявлять о предполагаемом преступлении в Гехт, Палатой Истины которого руководит его кровница, но он мог отправиться в любой другой ближайший город, в конце концов, вспомнить о праве вурда и испросить королевского суда.

С утра пораньше Хельга поднялась на башню гелиографа и, воспользовавшись служебным кодом главного прознатчика, разослала запросы в несколько Палат Истины. Ответ пришел быстро: ни в одну из них ни сам Эйнунд Родъер, ни кто-либо из его клана не обращался. Некогда было, семья слишком занята прощанием с единственным сыном? Быстрым, до неприличия торопливым, почти тайным прощанием.

Допустим, Эйнунд Родъер опасался, что после начала блокхейна Торстейна уже некому будет хоронить. Но ведь с объявления кровной мести до начала войны есть целых три дня, можно подготовить приличное погребение, в конце концов, поручить это адептам милосердного Леге, а не прощаться с любимым сыном, словно с чумным больным, чуть ли не в день его гибели, не успев даже известить родственников и друзей.

Если только Родъер-старший не хотел сделать так, чтобы тело увидело как можно меньше народу.

Что не так с покойным, расскажет Ларс, когда вернется.

Не стоило втягивать мальчика в это расследование.

Не то что брат не справится, но переживать будет долго, тяжело. И стараясь не показывать вида.

Для Ларса вся жизнь как раскрытая книга, на одной странице которой записано то, что для благородного человека допустимо, на другой – что нет. Нельзя обманывать, предавать, совершать подлые поступки. Нельзя прощать такие деяния. Подслушивать, подглядывать, идти в дом, куда тебя не звали, тоже нельзя. А если зло творится во избежание другого зла? Чтобы помочь кому-то, спасти? Все равно нельзя прощать. Себе. Но и отступить, равнодушно наблюдать, тоже нельзя.

«Как Ларс будет жить с таким неприятием зла и несправедливости?» – грустно сказал однажды свирепый стражник, городское чудище, добрый и мудрый человек Оле Сван.

Вспомнились и другие слова любимого мужа, как ворчал, провожая: «Герда, выпусти, наконец, Ларса из рук! В родительский дом отправляется, там будет кому о нем позаботиться». Съездили домой…

Теперь Ларсу предстоит не просто жить, а выжить. И не только ему одному. Раннвейг. Родителям. Братьям. Их женам и детям, многим людям из клана Къолей. Да и Родъерам тоже. За себя Хельга не боялась. Не потому, что хотела умереть или мнила себя неким особенным существом, с которым ничего плохого случиться не может. Просто привыкла следовать мудрости, открытой ей много лет назад Рагнаром Хларом, мастером клинка, взявшимся учить неразумную девчонку владению оружием: если уж избрала своим покровителем Черного Воина Троппера, будь готова в любой миг распрощаться с жизнью. А также сделать все, чтобы этого не случилось. До сих пор удавалось. Хрустальные пауки в Белом Поле, удар ножом в темном переулке, якобы случайно упавшая с крыши сосулька, арбалетный бельт в окно и даже – нет предела человеческой фантазии – ядовитая многоножка в сундучке с пряниками. Но дочь Къолей пока что жива.

Хельга спасала себя разумно и хладнокровно, в одиночку или отдавая четкие приказы помощникам, и враги вскоре оказывались повержены или задержаны.

Страх накатывал после, дикий, липкий, такой, что, не в силах удержаться, рыдала, зарывшись лицом в подушку. В Къольхейме никто и не догадывался, что Хельга способна плакать, а тут своим воем будила брата. Ларс появлялся на пороге заспанный, в длинной ночной рубашке, с горючим кристаллом на подставке в руках. «Хельга, ну что случилось? Сон плохой, да?» С трогательной деловитостью брызгал водой, отгоняя злобных натлингов, навевающих кошмары, приносил из своей комнаты и совал сестре в руки тряпичного щенка, с которым сам спал в обнимку. Неловко гладил по плечу. «Хельга, знаешь, как я тебя люблю? Сильно-сильно!» Маленький был хорошенький. Сейчас вытянулся, детская пухлость сошла, в заострившихся чертах лица появилось что-то волчье. Право первым защищать и утешать сестру передал Оле Свану. Тряпичного щенка, узнав о его прошлом, утянула Герда, теперь у нее на подушке сидит.

А ресницы у братца все равно детские, пушистые… И в остальном все тот же Ларс – верный, добрый, надежный.

«Я тоже люблю тебя, брат, сильно-сильно. Давай постараемся вдвоем, чтобы и впредь у нас и всей нашей семьи, родных по крови и духу, все было хорошо».