Дела земные

— Что вы наделали?

Со стороны супы донесся мамин голос:

— Что случилось?

— Что вы наделали? — крикнул я еще раз. — Что вы сделали с моей битой?

Мама подошла ко мне.

— Вот, — сказал я, показывая скорлупу. — Вы раскололи мою биту!

Мама улыбнулась.

— Откуда ж я знала. Ты же ничего не сказал. Не огорчайся, сынок, старший брат сделает тебе другую.

Я еще пуще разозлился из-за того, что мама улыбалась.

— Не надо мне другой! Не надо! — кричал я, топая ногами. — Этой битой я выигрывал.

Мама погладила меня по голове.

— Я ведь правда не знала, сынок. Ты сам дал мне тюбетейку и не предупредил. Пойдем, попей чайку! — Она взяла меня за руки и привела к супе. Пододвинула ко мне блюдо с толокном: — Садись, поешь. Небось проголодался!

Я отодвинул от себя блюдо.

— Не буду!

Мама опять пододвинула блюдо ко мне.

— Ешь, сынок, вкусно.

— Не хочу! Не хочу! Не буду! — Я с размаху ударил по блюду рукой, и оно упало сначала на супу, а затем на землю.

Внезапно в маминых глазах вспыхнул гнев. Она занесла ладонь над моим ухом. От страха я закрыл глаза. Нет, она не ударила меня. Только прошептала, дрожащими губами:

— Ведь это хлеб, глупец! Какой же ты совершил грех!

Она медленно спустилась с супы на землю. Сгребла рукой вывалившуюся кашу, но она была перепачкана землей. Затем подняла голову и поглядела на меня. В глазах ее были боль и упрек.

Через некоторое время моя старшая сестра и братья собрались за столом. Каждому досталось не больше чем пол-ложки толокна. Потом пришел отец. Мама принесла из кухни целый ляган[11]

пареной свеклы. Свекла — тоже ничего, только надоедает, если есть ее каждый день. Все-таки это не хлеб.

— А толокна сегодня нет? — спросил отец, с трудом глотая горячую свеклу.

С затаенным страхом я взглянул на маму.

— Было, — сказала она тихо.

— Не осталось, что ли?

— Ступка нечаянно перевернулась, — ответила мама виновато.

— Что? — Отец застыл с куском свеклы в руке и недовольно посмотрел на мать.

— Просыпалось, — сказала мама, опустив голову.

— Проклятье! — выругался отец тихо. — Взрослая женщина, а хуже маленькой… Гляди, как бы хлеб не ослепил тебя! — Он резко поднялся, спрыгнул с супы и быстро вышел на улицу.

Я перевел глаза на маму. Она сидела все так же, не поднимая головы, в глазах ее застыло страдание.

ПЛАЧ РЕБЕНКА

Я редко видел, чтобы мама гневалась. Но однажды она рассердилась не на шутку. Мы ехали навестить мою старшую сестру. Когда мы свернули в узенькую улочку, то услышали плач ребенка. На обочине катался по земле мальчонка лет трех и ревмя ревел, белая рубашонка и штанишки были перепачканы землей.

— Останови машину, сынок, — сказала мама, глядя в ту сторону подслеповатыми глазами.

— Что-нибудь случилось?

— Останови же, — повторила мама, улыбнувшись.

Чуточку поколебавшись, я остановил машину.

Мама, кряхтя, открыла дверцу и вышла из машины. Потерла свои затекшие ноги и, прихрамывая, пошла назад, туда, где валялся мальчонка. Я невольно последовал за ней. Упрямец все еще катался по земле и орал при этом как резаный. Только теперь я заметил молодую женщину, склонившуюся над ребенком: она сама готова была расплакаться.

— Совсем сдурел, — сказала женщина, чуть не плача. — Купи, говорит, мороженое. Купила, а он вон что вытворяет.

Мальчонка по-прежнему ревел во весь голос и издевался:

— Гаячее маёжено! Гаячее маёжено пиниси!

— Да где я найду такое? — Видимо, терпение у женщины лопнуло, и она рывком подняла малыша с земли. И шлепнула его пару раз.

— Ой, доченька, ведь он же ребенок, ребенок! — сказала мать, подступая к чирикающей, словно воробьиха, молодой женщине. — Иди ко мне, мой хороший, — сказала она, прижимая мальчонку к себе. — Иди, я куплю тебе горячее мороженое.

Мальчонка плакать не перестал. Но уже не топал ногами, как прежде. Холодное «маёжено», которое привело его в такую ярость, растаяло и пятном расползлось на его белой рубашонке, он с головы до ног был перепачкан дорожной грязью.

— А ты чего стоишь? — обратилась мать вдруг ко мне. — Или ты тоже дитя малое? Подкати сюда машину. Сейчас поедем далеко-далеко.

Честно признаться, мне совсем не хотелось сажать мальчишку в машину в таком виде. У меня были новые поролоновые чехлы. А теперь он все перепачкает. Но что поделаешь, подогнал я машину, а сам чувствую, что становлюсь мрачнее тучи.

Мать разъясняла сидевшей рядом с ней женщине:

— Так у вас сынок капризным вырастет, доченька. Надо научиться отвлекать его.

Мальчик перестал плакать, но все еще всхлипывал.

— Куда вы направлялись, милая? — спросила мама, чтобы как-то отвлечь молодую, неопытную мать.

Мне, честно говоря, в этот момент не было никакого дела до того, куда направлялась эта женщина со своим капризным чадом. Я с ужасом отметил, сколько грязи налипло на мои новые чехлы. Женщина, видимо, почувствовала мое состояние, смутилась и поспешила остановить машину.

— Вот мы и приехали. Спасибо. Здесь мы сядем на троллейбус. — Она взяла на руки успокоившегося мальчонку и торопливо вышла из машины. — Большое вам спасибо!

— Странная вы, — сказал я матери, не в силах скрыть досаду. — Ну зачем вы лезете не в свое дело?

— Как это не в свое дело?