Дела земные

Потом другой свет проник сквозь веки, и, как дед ни жмурил их, глаза раскрылись. А увидел он стол, скатерть, стул, шкаф. Все на месте.

– И где же я?

Замусоленные края занавески напоминают о том, что он не на поляне, а в доме, а в доме сейчас время теперешнее. В прошлом времени занавески были накрахмалены и хрустели чистотой.

С кухни донесся какой-то шум, свидетельствующий, что старик не один в квартире. Хлопнув дверью, в комнату вошел сорокалетний внук.

– Принес?

– Дед, ты ничего не просил.

– Я – нет, тебе чего-то не хватало.

Великовозрастный внук сел на стул, взял со стола книжицу, повертел в руках и бросил в сердцах на скатерть.

– Неинтересная?

Внук молчал.

– Тоненькая такая! Что в ней уместится?

Дед ворчал, но ворчанье его стремилось к внуку, к его несвежему свитеру, отрепья которого сыпались на такой же несвежий пол.

Внук молчал. Обиделся, что дед послал его на помойку. Право слово, обидно: если он сейчас ничего не скажет деду, тот снова впадет в сон, и сиди тогда в неприкаянном молчании всю ночь. Телевизора нет, унес его внук в родительскую квартиру. Вот и возись с дедом целый день. А что у деда? Крохотная пенсия за вычетом квартирной платы.

Дед рассердился на внука, а потом возьми и спроси:

– Что за книжица такая?

– Антуан де Сент-Экзюпери. «Маленький принц» называется.

– Ну, почитай, что ли, – сказал дед.

– Чего? Вслух? – изумился внук.

– Ну, читай вслух.

– Не знаю, дед, ты как маленький.

Но он-таки начал читать.

Высохшее тело деда лежало под одеялом. В подгузнике для взрослых.

Тиканье часов на стене стало неслышным – и все погрузилось в молчание.

Внук понял, что разучился читать. Запинался, терял строку, снова возвращался к ее началу. Сопел в паузах и потел. Не нравилось все это внуку. Он и предположить не мог, что так плохо читает. Но потом, строка за строкой, страница за страницей голос окреп, и он наконец начал внятно выговаривать слова. И даже смысл текста внуком был обнаружен.

Эту тонкую книжку в мягкой обложке он нашел в скоростном подземном трамвае. В то раннее утро внук почему-то нервничал, крутил книжку в руках, да так и принес ее, свернутую в трубочку, в дедовскую квартиру.

– Дед, спишь? – прервал чтение внук.

– Ты – баобаб с астероида. Вырвать тебя ростком из земли надо было.

А теперь вымахал и оттеснил от себя всех вокруг.

Внук не сразу понял, что говорят о нем и говорят плохо. Прошла минута, прошла вторая. И тут дед сказал:

– И дом номер шесть, и квартира двенадцать, и улица на букву «В» называется. Как раз В-612.

Внук опешил. Дед кое-как перевернулся на другой бок.

– Форточку открой, чтобы нос не воротить, – сказал он. – Планету надо убирать каждое утро.

Внук встал и открыл форточку. И остался стоять с книжкой в руках, внимательно разглядывая деда. Поинтересовался:

– Ладно, я баобаб, а ты кто?

– Я барашек в ящике! – обозлился дед и еще пуще закутался в одеяло.

Потом продолжил: – Ты, внук, ни одного цветка не понюхал. И на закат не смотрел ни разу, и никогда никого не любил. Все дела свои серьезные делал. – Вздохнул и дальше продолжил: – Слава богу, что я свой цветок докормил, допоил, от сквозняков спрятал. Пусть теперь ждет меня на своем астероиде.

Прав этот Антуан – важно любить один цветок из миллиона цветков.

Голос деда звучал тихо и совсем ослаб на последнем слове. Старик уснул. Книжечка в мягкой обложке выпала из рук внука и брякнулась на стол, собрав на скатерти складочки. На лбу внука тоже собрались складочки. Он сердито стукнул дверью о косяк, зашуршала и посыпалась штукатурка под отклеившимися обоями – точно так же шуршали и осыпались в его голове забытые истины.

Взгляд с потолка проследил за внуком и покинул комнату. Ему понравились путешествия во времени и возможность видеть себя и всех со стороны.

Стены домика побелены не только известью, но и снегом. И все вокруг от этого кажется белым. Белизна, правда, очерчена желтой изгородью, а на крыше дома лежит почерневшая от времени солома. Земли вокруг много, и вся она заросла тростником и камышами – озерцо здесь небольшое. Озеро сейчас поблескивает льдом.

Есть еще бревенчатый сарайчик. Конь вороной полувисит на широких кожаных ремнях, закрепленных на балках под крышей сарайчика. Конь вороной порой встанет на дрожащие ноги, выдохнет жаркий воздух из ноздрей и снова позволит ремням тихо покачивать свое уставшее тело.

С легким скрипом открывается дверь сарайчика, морозный воздух без спроса вваливается в помещение. Тулуп в шапке военных лет и в валенках перешагивает через порог, делает два шага и обнимает коня за шею. Голова коня, покоившаяся до сих пор в яслях с сеном, как шея лебедя, ложится на тулуп и шумно вздыхает. Человек и животное замирают в объятьях любви.

Взгляд с потолка покрылся мурашками. Не хочет нынешний дед предавать своего деда. И расставаться с постаревшим конем не хочет, и на бойню его вести не хочет.

Все село над этим потешается. Правда, у каждого от этой потехи сердце стынет, но люди помалкивают об этом. Смех – он жизнь продлевает.