Деление на ночь

Другими, совсем ещё детьми, классе во втором, что ли, или в третьем, мы с Близнецовым возвращались домой из школы и во дворе моём встретили огромную белую собаку. Ей-богу, чуть ли не альбиноса какого-то, правда, мы ещё не знали тогда такого слова, но и без всякого слова это существо казалось нам каким-то необыкновенным гостем. Собака вела себя лохмато, хвостато и дружелюбно, но, вероятно, в силу дворянских пород своего происхождения, крайне недоверчиво – отказывалась приближаться к нам, как мы ни старались с Сашей её подманить. Кажется, необыкновенная мысль пришла одновременно в обе скучающие головы. Мы поднялись наверх, поискав в холодильнике, обнаружили связку сарделек, которая и стала ключиком к собачьему доверию. Спустившись обратно, мы в соответствии с хитроумным замыслом заманили пса сначала в парадное, потом на мой этаж, а затем и домой. Дома, впрочем, наш большой и лохматый гость, несмотря на все мальчишечьи старания, ни на шаг не продвигался дальше прихожей. Пришлось вынести краски и воду туда и, пока один из нас кормил и гладил ставшего доверчивым и покорным четвероногого гостя, другой разрисовывал его белую шерсть. Краски ложились ярко – синяя, красная, синяя, зелёная, жёлтая. Мы, живописцы, веселились и хохотали, а пёс, совершенно освоившись, поглощал сардельки одну за другой. Правда вот, выпроводить его по завершении наших искусств и угасании задора оказалось непросто – еле-еле вдвоём в четыре руки мы вытолкали его за дверь, а вниз во двор опять пришлось выманивать, теперь куском сервелата.

День-другой ещё я видел расписанного нами разноцветного бедолагу во дворе, он поглядывал в мою сторону, но подбежать не решался. А я проходил мимо, было уже неинтересно. Потом он пропал куда-то и забылся. Ныне же, существующий лишь в моей памяти и больше нигде, зачем горемыка этот вернулся из своего почти невесомого праха и многолетнего небытия, на несколько минут, на несколько десятков слов коснувшись опять линии моей жизни?

Нуар

Теперь-то забыть не получилось бы даже при всём желании.

Почему Близнецов так упорно не шёл в голову? Белкин немного поразмышлял, но без толку, и он прекратил. Надо идти вперёд!

Меж тем вперёд значит назад. Воловских на очередной встрече не рассказал абсолютно ничего ни нового, ни интересного. О Елене высказывался крайне расплывчато, избегая громких определений, дескать, да, ссорились, Алёша страдал, но это же их дело, а сама-то она наверняка тоже не любила распри. Красива? Да, изрядно, но я с тех самых пор к женщинам отношусь либо крайне утилитарно, либо вообще никак. (Что он имел в виду и с каких пор, Белкин решил не выяснять.) А о Близнецове вообще ничего не знал. Ничего, кроме пары фактов, изложенных ранее.

Что ж, Воловских не помощник, поэтому надо самому!

Перво-наперво Белкин прошерстил социальные сети. Никого и ничего. Близнецовых, конечно, много, и Александры среди них попадаются, но не те – как минимум из-за того, что все, вероятно, живы. А Воловских-то брякнул, что Близнецов тоже утонул. Впрочем, слова «тоже» он не произносил – зато рассказал, что прочёл об этом в том же Интернете. Вспомнив его слова, Белкин стал искать подтверждения им. И нашёл. «Несколько дней назад в Крыму погиб, утонул, мой друг Саша Близнецов, мой друг и одноклассник. Мир твоей душе, Саша, мне будет тебя не хватать». Написано на одном из общедоступных сайтов для выкладывания стихов. Кто-то неизвестный открыл страничку, (очевидно, под псевдонимом – Hick Swolow, ну что за глупости, в самом деле), тиснул там пару стишков, крайне беспомощных и банальных, тёмных и вялых, каждый на восемь строчек, как будто на коленке написанных, а вместо текста о себе написал про смерть Близнецова. И больше во всей сети ничего нет. Странно. Какие выводы мы можем сделать?

В тоске непонимания вытащил первую попавшуюся книгу и открыл на середине. Пьеса. В стихах – вот не было печали!

…Но еслиВсе умерли, все умерли, и в кресле

Отцовском человек чужой сидит,И заново обито это кресло,И я пойму, что детство не воскресло,Что мне в глаза с усмешкой смерть глядит!

Господи, какой кошмар. Кто писал так пафосно? Ах, Набоков. Ранняя пьеса. «Скитальцы» называется. Скитальцы, скитальцы… Что-то же было в этой связи… Если не смогу вспомнить, то точно надо уходить в монастырь.

Видел в театре? Нет.

Читал кому-то из женщин вслух? Не исключено, но очень вряд ли.

Громов? Точно! Вениамин Петрович (эх, Громов, как же тебя сейчас не хватает) однажды рассказывал, что Набоков настолько любил себя, что постоянно придумывал псевдонимы, используя только буквы своего имени и фамилии, а однажды вообще просто написал себя наоборот. И вот как раз в «Скитальцах» Набоков выдал себя за переводчика пьесы никогда не существовавшего драматурга Вивиана Калмбруда – а Вивиан Калмбруд (конечно, латиницей – Vivian Calmbrood) не что иное, как очередная набоковская анаграмма…