Далматов вышел навстречу незваному гостю, подумав, что все-таки следует нанять прислугу, хотя бы затем, чтобы стереть мокрые следы, которые гость оставил на паркете.
– Дождь начался, – сказал человек, словно оправдываясь, и стряхнул с рубашки капли воды. Был гость высоким, широкоплечим и вид имел весьма богатырский, хотя и простоватый. – Полиция. В смысле я – полиция. Младший оперуполномоченный Добрыня Муромцев.
Сказал – и покраснел: видимо, крепко ему доставалось за подобное сочетание имени и фамилии.
– Илья, – ответил Илья, прикидывая, где он успел напортачить настолько, чтобы заинтересовать своей персоной полицию. – Далматов. Чем обязан?
По-хорошему следовало бы пригласить Муромцева в гостиную, велеть, чтобы подали чай, а лучше – и не только чай, и проявить максимальное дружелюбие вкупе с готовностью сотрудничать. Но у Далматова иным голова занята была.
– Я вас другим себе представлял, – признался Муромцев. – Скажите, кем вам приходится Алиса Белова?
– Никем.
– Совсем никем?
– Совсем.
Какой-то бессмысленный получается разговор, хотя одно понятно совершенно точно – Алиска нашлась.
– А вот она говорит, что вы пожениться собирались. Но потом передумали. – Муромцев смотрел на него исподлобья, с явным неодобрением. В его «парадигме» мира намерения, высказанные вслух, обретали силу клятвы. И если уж собирались, то должны были пожениться.
– Буду.
Кухня пустовала. Некогда здесь всегда было жарко. Суетились люди. Горел огонь. Что-то кипело, шипело, жарилось. Кухню наполняли ароматы жареного лука, копченостей, кофе и свежего хлеба…
– Ого, сколько тут места. – Муромцев огляделся и ткнул пальцем в потолок. – А лампочки перегорели!
Ну да. Перегорели. И проводка шалит. Ремонт все-таки нужен, но Илья еще не решил: будет ли делать его сам или все-таки расстанется с домом?
– И пыли много… следить за домом некому?
– Некому, – согласился Илья. – Что она натворила?
– Гражданка Белова? Покушение на убийство.
– Чье?!
Кофейный аппарат кряхтел, как старик, но все-таки выдал порцию вполне приличного эспрессо. Где-то в дебрях холодильника скрывалась некая еда. Холодная курица. Какой-то салат в пластиковом контейнере. Колбаски. Желе. И мясной рулет с оливками.
Далматов достал все.
– Она принимала наркотики? – Муромцев не стал отказываться от еды.
– Насколько я знаю, нет.
– Насколько хорошо знаете?
– Я не слишком интересовался тем, что она делает.
– Как же так? – Ел Муромцев жадно, но аккуратно, только хлеб ломал и скатывал в шарики. – Вы с девушкой живете – и не интересуетесь, что она делает?
– Дом большой. Здесь легко… не мешать друг другу. И мне, честно говоря, было плевать. От нее мне нужно было одно, и я это получал. Она рассчитывала на большее? Ее проблемы.
Нельзя было говорить этого. Людей пугает правда. Но Далматов слишком устал, чтобы придумывать вежливое правдоподобное вранье о праве личности на свободу.
Муромцев хмыкнул и, отхлебнув глоток кофе, скривился:
– Кислый. А чаю можно? Я чай больше люблю. И чтобы в большой кружке…
Надо же, какая полиция капризная пошла! С другой стороны, Далматову нетяжело приготовить и чай. Глядишь, и разговор у них пойдет веселее.
– Нельзя так наплевательски к людям относиться, Илья… как вас по батюшке?
– Без батюшки. Тем более что вы наверняка уже «пробили» мои данные.
Чайник… чайник был старым, древним – даже по сравнению с бронзовыми сковородками. Весил он килограммов пять, но не потемнел от возраста, напротив, обрел приятный равномерный лоск, который появляется после многих лет регулярной полировки.
Далматову даже было немного неудобно ставить его на огонь.
– Пробил. Странная вы птица!
– Какая уж есть.
– Денег много имеете… откуда?
– Папа завещал.
– А у него откуда?
– Я не интересовался.
Муромцев умудрялся говорить, не прекращая жевать. Но при этом он не выглядел смешно или нелепо.
– Живете наособицу. В высшее общество, – он сказал это как-то так, что сразу стало понятно: сам Добрыня не считает это общество высшим и вообще обществом, – носу не кажете…
– Берегу нос.
– …по курортам не ездите. В шоу-бизнес не лезете. В бизнес – тоже. И от политики держитесь в стороне. Дом этот ваш… жутковатое место, я так скажу. Зачарованный какой-то!
– Я нарушил закон?
Далматов знал, что нарушил и что сделал это не единожды, но вряд ли у Муромцева есть на него что-то серьезное.
– Думаю, да, – ответил Добрыня, глядя ему прямо в глаза. – Но доказать это у меня не получится. И вообще, я тут по другому делу. Хочу просто понять, что вы за человек такой. Чем дышите…
– Воздухом в основном.
– …о чем думаете… и почему ваша несостоявшаяся невеста вдруг решила вас убить? То есть сначала гражданку Якименко, а потом уже – вас?