Но ворота уже открылись. И яд его слов уже проник в уши молодого царевича. Вихрем ворвался он во дворец, упал к ногам Полиба, взмолившись:
– Скажи, отец, правду! Ты ведь отец мне? Ты?! И мать – та мать, которую я знаю, родила меня?
– Конечно, – ответила мать, обнимая того, кого она называла сыном. – Как же иначе?
– Как иначе? – Полиба взглянул на жену, соглашаясь, что надобно молчать.
Он и сам уже забыл тот день, когда пьяненький пастух принес во дворец младенца, а тут вдруг вспомнил и испугался.
– Поклянись! – потребовал Эдип.
– Клянусь. Наш ты сын. И – лишь наш.
Успокоенный, уснул Эдип. Но во сне увидел он незнакомца, назвавшегося Аполлоном, горькую его усмешку, и взгляд – строгий.
– Ложь, – сказал Аполлон. – Ты же знаешь сам.
Нет! Неправда! Что знает Эдип? Он не помнил другой матери и другого отца, и все – рабы, слуги, друзья – уверяли его, что здесь, во дворце Полиба, впервые увидел он свет.
Но отчего тогда столь светел обликом Эдип? Волосы его – цвета янтаря, а кожа и вовсе по-девичьи бела. Отец же с матерью – смуглые, оба… случается такое, случается!
Ложь.
Правда.
Где искать истину? У кого спросить?
У того, кто всегда говорит правду. Тайно отправил Эдип гонца к Дельфийскому Оракулу. Отправил он и золотой браслет, и три стрелы, исполненных из серебра, во славу бога.
Аполлон. Этого бога звали, как его случайного знакомца, игравшего печально на кифаре. И не могло ли статься так, что Олимпиец бродит по земле? Тогда оскорбится он, что не поверил Эдип его слову. Но Эдип верил… или нет?
Долго ждал он возвращения гонца и уже отчаялся дождаться, убедив себя – неважно, где и когда появился он на свет, ведь помнит он лишь дворец Полиба.
– Ты – мой отец, – сказал Эдип, обняв царя. – Ты, и только ты. И матерью не назову я другую женщину.
Ненадолго мир поселился в душе Эдипа. Ведь гонец – стрела, которую не поймать в полете и силой желания не вернуть в колчан. Сам он объявился.
– Вот, царевич, – протянул гонец послание, перевязанное красной лентой. И печать была цела. – Пифия сразу приняла меня. И, выслушав вопрос, не сказала ни слова. Но вынула это послание, словно ждало оно тебя.
Ждало? Пифии ведомо будущее. Она – голос бога, глаза его, воля… и что же решил бог для Эдипа? Нет, не станет царевич ломать печать. Страшно! Так страшно, как не бывало никогда прежде.
Или открыть?
Боги его предупреждают. Лишь глупец и гордец откажется слушать их предупреждение. А Эдип – не таков… Ведь, зная судьбу, сможет он устроить так, что предначертанное не случится! Конечно же.