Дельфийский оракул

– Я есть. – Саломея выходит из тени. – Пойдемте в гостиную. Там удобнее.

Павел кивает. Он сегодня в строгом черном костюме. Рубашка белая. Галстук – красное пятно, издали – словно рубашку кровью испачкали.

– Надеюсь, вы не попытаетесь от меня избавиться, – говорит Саломея, и голос ее звучит неуверенно. А если они и правда попытаются?

Илья здесь. Этажом выше. Слушает. Ждет, как рысь в засаде. И Муромцев… он, скорее, бизон. Тугодум, тяжеловес, но – страшный в гневе. С таким прикрытием ей нечего бояться. Только Саломее все равно страшно. Иррациональный ужас человека, заглядывающего под кровать в поисках «бабайки».

Жизненный опыт подсказывал ей, что порою под кроватью «бабайка» обнаруживается…

Лиловая гостиная с выгоревшей тканью на стенах, с портьерами и камином, облицованным желтым камнем. Тяжелая мебель в георгианском стиле. Турецкий ковер. Безделушки, которым полагается тут быть, и золоченые каминные часы.

– Сама догадалась? – первым начинает Аполлон. – Или подсказал кто-то?

На его лице еще держится маска дружелюбия, но видно – он устал притворяться.

– Сердце подсказало.

Саломея садится в то кресло, которое стоит ближе к камину. Камин пуст, дров в нем нет, но кресло придвинуто к нему почти вплотную. И если у кого-то из этой парочки появится желание свернуть шею излишне наглой девице, то сделать это неожиданно у них не выйдет.

Хотелось бы так думать.

– Что еще тебе подсказало твое сердце?

Аполлон подвигается ближе. К счастью, мебель здесь тяжелая, двигать ее неудобно, и он вынужден остановиться. Павел не вмешивается, он выглядит равнодушным, как будто речь пойдет о вещах, совершенно для него неинтересных, посторонних. Он встал за спиной любовника, прикрыл веки, словно погрузился в сон.

– Что вы дважды проворачивали одну и ту же схему. Женили Аполлона, а потом избавляли его от тягостей брака. Что на третий раз вас остановила Рената. Она предложила вам сделку. Взаимовыгодную. Вы работали на Центр, думая, что работаете на себя. А она взяла – и составила завещание в пользу Евдокии. Какая неприятность, верно? Конечно, можно начать с ней судиться, но суд затянется на годы. Евдокия так просто своего не отдаст.

– Она жила потому, что я давал ей лекарство, – голос Павла звучит сухо. – Был договор.

– Лекарство перестало действовать?

– Все лекарства рано или поздно перестают действовать.

Какое очаровательное философское замечание!

– Ты ведь взял чашу из ее коллекции? Там хватает… странных предметов. Всего-то и нужно было – подходящий антураж и легенда. А затем люди уже верят.

– Ты мне никогда не нравилась. – Павел сделал шаг вперед.

А ведь бежать-то некуда. И это место – с прикрытой спиной – уже не выглядит таким уж безопасным.

Спокойно, Саломея! Ты не одна.

– Навязчивая. Липкая, как патока… в волчьем семействе выросла Красная Шапочка! Надо же было такому случиться!

Он все ближе и ближе. Он пытается напугать ее, и у него в принципе это выходит, но Саломея не подаст виду. Она играет с ним на равных.

– Я бы тебя убил с удовольствием! Не вышло.

– Пашенька, прекрати!

Как меняется голос: в нем уже нет былой неуверенности, но – звучит команда. Не человеку – собаке.

– Мы же побеседовать пришли. – Аполлон поглаживает подлокотник кресла. – Присядь, дорогой.

Останавливается. Всего-то три шага до нее сделать осталось. Саломея видит его побелевшие кулаки. И как-то просто и четко воображается легкость, с которой такой кулак ломает чью-либо височную кость.

Несчастный случай в тихом доме.

Они не станут делать ничего, пока Саломея не подпишет документы. Им нужны деньги, много и сразу, так много, чтобы больше не пришлось никого убивать.

– Присядь, – повторяет Аполлон. – Ты устал. Скоро все закончится.

Он здесь главный и уже не стесняется это показать. Значит, участь Саломеи предрешена. Действительно, родителей ее больше нет, Далматова тоже, и – кто защитит ее?

– Итак, дорогая, что ты нам еще скажешь?

– Рената вложилась в Центр. Она находила клиентов. Вернее, клиенток. Анна помогала их обрабатывать. У нее редкий дар убеждения. Евдокия…

– Шлак, – отрезал Павел.

– В отличие от тебя. Ты делал основную работу. Ты… бокор?

– Нет. Но мог бы им стать. У меня – дар. И у тебя тоже. Но ты его тратишь на ерунду!

А Павел, значит, занимается важным и нужным делом. Кем он себя считает? Санитаром социума, освобождающим этот социум от ненужных, с его точки зрения, элементов?

– Они получили то, чего желали, – подтвердил он мысль Саломеи. – И ты получишь.

Многообещающе звучит.

– Аполлон, полагаю, отвечал за мифологию? Живая реклама. Работала она?

– Конечно, милая. Ты же сама знаешь, каким я умею быть обаятельным.

– Знаете, я одного не понимаю… Зачем вы убивали гадалок? Вы так сильно ненавидите женщин?

В живых ее не оставят. А Далматов, если разобраться, не так уж и близко. Он, конечно, отомстит, и месть его будет страшна, но Саломея-то от этого не воскреснет.