Дело Черных дервишей

– Никакого, – улыбнулся Загорский, – если не считать того, что старый мой друг, очевидно, сошел с ума и намерен прикарманить чужое имущество. Впрочем, судя по всему, оно ему нужнее, чем княжеским отпрыскам. Штабс-ротмистр пишет, что тяжело болен, и это на самом деле так. Я вижу это по почерку. Если судить по нему, наш дорогой полковник просто рассыпается на глазах.

И что же вы собираетесь делать? – спросил Ганцзалин, строго глядя на хозяина. С возрастом он стал несколько тяжел на подъем, во всяком случае, невзлюбил далекие путешествия. А тут именно что пахло далеким путешествием без определенных перспектив. – Что делать будете, Нестор Васильевич?

– Придется ехать в Ташкент, – беспечно отвечал Загорский. – Не за сокровищем великого князя, конечно. Хочу увидеть штабс-ротмистра. Как бы любезный наш Плутарх не натворил на старости лет непростительных глупостей.

* * *

Изнывая от жары, поезд Оренбург – Ташкент медленно подкатил к невысокому перрону Северного вокзала. Все было очень по-домашнему, неофициально, трудяга-паровоз не дал даже обязательного в таком случае длинного свистка.

Из второго вагона выскочил Ганцзалин с чемоданом в руке и с любопытством уставился на белые купола православной церкви, выглядывавшие из-за высоких зеленых тополей. Следом за помощником из поезда вышел Нестор Васильевич, одетый в светлые хлопчатобумажные брюки и такую же рубашку. На голове его лихо сидела легкомысленная фуражка с белым верхом, которую при некотором усилии воображения можно было даже счесть милицейской.

– На Востоке редко соблюдают закон, зато очень уважают его блюстителей, – объяснил Загорский, когда примеривал эту фуражку еще в Москве. – Мы не имеем права носить милицейскую форму, но быть похожими на туркестанскую милицию никто нам не запретит.

Однако Ганцзалин не пожелал быть похожим ни на какую милицию, пусть даже и туркестанскую. Китаец был одет с некоторым, почти вызывающим шиком: темно-зеленые шелковые брюки, такой же пиджак, светлая сорочка, серые ботинки и даже галстук-бабочка.

– Я цивилизованный человек и не желаю ударить лицом в грязь перед дикими, – заявил он Нестору Васильевичу.

Загорский попенял ему, заметив, что здешние племена нельзя звать дикими хотя бы потому, что почти все они являются малочисленными народами Китая. Многие туркестанские поселения – оазисы цивилизации, у них древняя и чрезвычайно интересная история. Ташкенту, например, уже больше тысячи лет. А Самарканд и вовсе основан в восьмом веке до нашей эры и является одним из древнейших городов на земле.

– Тем более, – заметил Ганцзалин, – я человек культурный и не хочу выглядеть дикарем перед местными жителями. А галстук, если что, всегда можно снять.

Они вышли из вокзала, и перед их взором раскинулась во всю ширь чрезвычайно неровная, с многочисленными рытвинами и выбоинами привокзальная площадь. По площади этой, залитой ослепительным туркестанским солнцем, лениво бродили торговцы разной местной снедью. Зеваки в полосатых халатах и разноцветных тюбетейках, присев на корточки, курили чили́м[5]. Вдали виднелась одинокая фигурка милиционера в светлой форме, от вокзала вели в пустоту тонкие нити трамвайных рельсов. Весь пейзаж, казалось, плавился от жары и вот-вот готов был растаять в воздухе, как мираж в пустыне.

– Насколько я знаю, до революции здесь ходил моторный трамвай, – сказал Загорский. – Ходит ли он сейчас и как далеко – неизвестно. Нам нужен Сухаревский тупик, именно там живет наш дорогой полковник. Я думаю, проще всего будет нанять пролетку, чтобы нас доставили прямо до места.

Сторговавшись с извозчиком, они выехали в город по шоссированной и сравнительно ровной Госпитальной улице. Однако ближе к центру дорога сделалась неровной, и трястись на булыжниках показалось Загорскому чистым самоистязанием.

– Чувствую себя мешком с костями, – заявил он помощнику, – пойдем-ка лучше пешком. Тем более, тут осталось совсем немного.

Отпустив лихача, они с чемоданами в руках двинулись мимо одно- и двухэтажных беленых домов. Большинство было слеплено из сырцового кирпича, парадные у домов сильно углублялись в фасад, а толстые стены надежно предохраняли жителей от летнего зноя. Вдоль улиц тянулись арыки, высаженные тут же груши, яблони и тополя создавали спасительную тень. Впрочем, от жары деревья не защищали, просто жара под ними была не сухая и жесткая, а вязкая, душная, томительная.

Главный городской проспект заинтриговал Ганцзалина. Точнее, не сам даже проспект, а его название.

– Ромáновская улица? – спросил он. – В честь кого из царской фамилии, интересно? Может быть, как раз нашего великого князя, который здесь жил?

Нестор Васильевич, однако, вынужден был его разочаровать – династия Романовых не имела к улице никакого отношения. Проспект назывался так по имени поручика Романóвского, убитого при входе русских войск в Ташкент в 1868 году.