Дело генерала Раевского

Проснувшись, я увидел в окно утяжелённые инеем деревья, на них блистающие хлопья инея, а над инеем голубизну неба. Такая голубизна бывает только ранней весной, её ещё иногда называют лазурью, когда становится она особенно пронзительной и особенно радостной. Умывание и завтрак остались позади. Мы вскоре уже сидели за столом. При ярком свете дня заметил я, что Наташа подвергла волосы свои какой-то обработке, потому что они стали значительно светлее. Волосы сделались золотистыми, как свежие берёзовые стружки. И это меня удивило. Но на одно лишь мгновение, потому что я нетерпеливо ждал начала чтения. Правда, меня, как и прежде, удивило, зачем или, может быть, почему Наташа при каждом чтении рукописи сидит за столом, внимательно следит по тексту, как-то необычайно бережно страницы перекладывая. Впрочем, последнее обстоятельство, надо заметить, меня удивило не очень.

3

«Четвёртого декабря 1794 года молодой красавец в чине полковника Раевский отъезжал в Санкт-Петербург, как было указано в надлежащем казённом документе, «по законной нужде». С ним прощаясь, майор Алексей Прокопьевич Пологов удивлённо задал вопрос:

   — Какой смысл молодому блестящему офицеру с радужным и весьма определённым будущим, подкрепляемым хорошими связями, обзаводиться так рано женой?

Николай Раевский взглянул на Пологова снисходительно и весело, ничего не ответив.

   — И всё же, Николай Николаевич? — не отступал Пологов.

   — Военный государственный человек не должен быть холост, — ответил Раевский, — ему необходима умная и безупречно преданная женщина.

   — Да вон их сколько вокруг, — рассмеялся Пологов, раздольно разведя вытянутыми руками. — И русских, и казачек, и татарок этих вонючих...

   — Почему вы считаете «вонючих»? — строго остановил майора Раевский.

   — Вы же сами понимаете, Николай Николаевич, — удивился Пологов, — они, все эти дикарки, не могут не быть для нас вонючими. Иначе они имели бы всё своё достоинство.

   — Они достоинство своё имеют, господин манор, у них свои и очень высокие по-своему понятия о чести, внедрённые веками.

   — Веками, веками, — усмехнулся Пологов, — если бы у них были такие понятия, нас бы не было здесь и не учили бы мы их уму-разуму. У них была бы своя великая держава.

   — Что касается державы, имею честь заметить, — почти официально сказал Раевский, — у этих вполне доблестных, но несчастных по-своему народов её действительно нет.

   — Ни у кого из них, — уточнил Пологов.

   — Да, кроме Грузии и армян, другим народам здесь не свойственно чувство государственности, — согласился Раевский, — этим они и несчастны. Вот наша, от Бога нам поставленная цель в том и заключается, чтобы привить им это чувство, стремление к устроению своей положительной, но не варварской государственности, не разбойничьей.

   — Как вон у чеченцев, — кивнул Пологов, — они единственные здесь, кто мог бы состряпать своё государство на манер шайки разбойничьей, чтобы грабить всех вокруг да торговать человеками от соседей до приезжих всякого звания.

   — Вот видите, не так всё здесь просто, чтобы считать татарок «вонючими», — спокойно завершил беседу Раевский, — особенно если мы сами не станем торговать этими так называемыми «татарками», развращая их да насилуя...

Пологов медленно и густо покраснел при словах этих и недобрым взглядом окинул Раевского.

4