Дело генерала Раевского

   — Я скрыл своё имя, — грозно сказал Олег. — Я после детдома скрыл, что я Раевский, и теперь фигурирую под пижонской фамилией — Крылатов. Это что-то вроде Лениных, Сталиных, Свердловых и прочих Кировых да Молотовых... Когда человек отрекается от своего имени, он теряет право на свою достойную судьбу, он хуже обычных животных. Мы не имеем права отрекаться от себя. Эти аферисты не так всесильны, как они хотят нам внушить. Ну самое крайнее, что могут они со мной сделать, это убить. Пусть убивают. Это не так уж и страшно. Страшно жить той животной жизнью, которой живут они сами и принуждают жить нас. Вот это настоящая смерть. Бездарному человеку, дураку жить животной жизнью, сидеть всю жизнь на печке и не глянуть на небо, на икону — это то, что ему и нужно. Ну, ещё водка, бабы туда, прямо на печку, да картошка «в мундире»...

   — Ну, ещё солёный огурец, краюшка чёрного хлеба для занюхивания, — поддержал я.

   — Вот именно, — продолжил Олег, — но человек яркий, человек талантливый, он гибнет от такой жизни, он сгнивает заживо. Он становится чем-то вроде Кутузова. Ведь как Кутузов начинал! Он начинал почти так же, как Скобелев. Умница, красавец, кавалер, ярок, образован! Екатерина сразу его приметила, у этой иезуитствовавшей кобылы глаз был остёр. Молодой, блестящий, живучий, острослов и авантюрист — ещё мгновение — и заставил бы её забыть всех Орловых, Потёмкиных и Зубовых. Но старуху прямо с трона утащила смерть. Нужно всё начинать заново. С Павлом трудно: он самодур и, конечно же, дурак. Умному человеку приноровиться к законченному дураку — дело безнадёжное. Приходится всего себя ломать, уже во второй раз. Только начал приноравливаться, уже подполз к самой царицынской заднице, уже вот-вот и можно оной великодержавной губами коснуться, уже от своего липового православия и даже протестантизма отрёкся, уже пожалован кавалером Большого Креста ордена Иоанна Иерусалимского — вот он! И тут Павел растоптан, кем? Собственным сыном! Этого не обманешь. Этот сам любому даст фору. К тому же сам предельный лицемер. Он прекрасно видит, как опасен любому трону и любой державе этот предельно циничный и всё презирающий тип. Где-нибудь на Западе он мог бы сформироваться в ультра-Талейрана и ультра-Фуше, вместе взятых...

   — И плюс ультра-Меттерниха, — добавил я.

   — Вот-вот, — усмехнулся Олег, — ты уже становишься почти Кутузовым. Но учти! Таково уж наше общество. В России ни одна идея, ни один замысел никогда не доводится до конца, его, этот замысел, срезают на взлёте. Этим Россия принципиально отличается от всех. У нас ничто не получает энтелехии. Так что Евгений Петрович всуе трудится, никому из нас и без него не дадут достичь своего свершения, совершенства. Посмотри, как у нас опошлили такую высокую суть, как Церковь, её превратили в помесь официанта и участкового. Не охнув! Ещё при Петре Первом, а потом её просто гноили да насиловали, водрузив на неё трон. Одним словом, всякий, наделённый дарованием каким-либо, должен своё дарование в нашем обществе скрывать, но от добрых дел не отказываться. У нас всего лишь два упования — Бог и потомство. В нём нужно сберегать наши дарования, а когда им придёт воплощение — одному Богу известно. Но зарывать их нельзя и ни в коем случае от них не отказываться, чем бы это ни грозило. Жлобам их не продавать, они всё равно пропьют их.

   — Всё не пропьёшь, — сказал я.

   — Дело не в том. Дело в том, что дураки по природе своей люди предельно хитрые и умеют ловко прикрываться умными, держа их на цепи с ошейниками разной строгости. Вот этой возможности давать им нельзя. Нужно поступать так, как поступил Раевский: нельзя вливаться в шайку графов либо лауреатов, если они по сути своей обыкновенные дворники.

   — Может быть, ты и прав, — сказал я.

   — Я абсолютно прав, — резко утвердил Олег, — это подтверждает вся история человечества. Более того, весьма и весьма опасно давать им образование. По природе своей высоких истин они понять не могут, они уродуют их. Этому научиться они могут. Образование они используют только для совершенствования своей лживости. А мы должны жить, рожать детей, воспитывать их сами, но дуракам их не отдавать. Пусть все видят дурака, какой он есть. Не будет иллюзий.

Олег сел к столу, глубоко вздохнул, провёл растопыренными пальцами обеих рук по волосам снизу вверх и высоко поднял брови.

   — Ну а теперь, перед отъездом, я тебе прочту кусок из событий под Красным. Чтобы на такой печальной ноте мы не расставались. Ты увидишь, как сам Бог помогает человеку, если тот достоин.