Дело Марины Мнишек

— Не по-дружески будет, Иннокентий Петрович, — возразила Валентина. (Я отказалась ехать домой, как будто предчувствовала, что не все еще случилось в эту ночь! Майор ошибся вдвойне — и насчет ливня, ливня так и не было, да и мелкий дождь скоро перестал, я и не заметила когда, — и насчет событий он ошибся…)

— Валентина Дмитриевна!

Валентина оглянулась (она смотрела вслед отъехавшей «Волге»). Майор поспешно влезал в кабину милицейской машины, он показал на заднюю дверцу:

— Валентина Дмитриевна, скорее…

— Что случилось?

— Полезайте в машину, не мешкайте!

Милиционер-радист протянул Валентине руку.

— Вот сюда, — показал он. Валентина села на металлическую скамью, заглянула в окошко кабины. Дверцу в кабине майор не захлопнул. Сидящий рядом с ним водитель в милицейской форме ритмично давил ладонью на сигнал. В желтых лучах фар нервно посверкивали дождинки, машина тревожно, призывно гудела. К ней бежали люди.

ГЛАВА 3

Свернув с Северного полукольца на Зареченский тракт, машина пошла со скоростью сто километров, — Валентина время от времени заглядывала через окошко в кабину и видела светящийся зеленым спидометр, шофера, неотрывно смотревшего в ветровое стекло, по которому равномерным маятником двигался «дворник», размазывая по стеклу дождинки, и Пахомова — он сидел закрыв глаза, но не дремал: стоило шоферу двинуться, переменить позу, как майор поднимал веки и тоже внимательно смотрел на посверкивающие за стеклом дождинки, летящие на желтый свет, словно ночные мотыльки на лампу. Вот уже двадцать минут оперативная группа была в пути, получив по рации сообщение поста ГАИ на пятидесятом километре: там видели груженную яблоками машину ГАЗ-51, она свернула в станицу Верхнюю и сейчас находится во дворе у ее водителя.

Кто-то из сидевших против Валентины чиркнул спичкой, поднес ее к зажатой в зубах сигарете, — пламя осветило курносый нос и скулы.

— Лампочка у нас перегорела, так что ставлю тебя в известность, Волынский, — с нами девушка, — подал голос Есенов.

— Прошу прощения.

— Курите, курите, что вы… — возразила Валентина.

Но Волынский успел уже дунуть, спичка погасла.

— Ничего, пускай воздержится, — сказал Есенов. — Пачка сигарет убивает даже лошадь.

Потом он спросил, уже не шутя:

— Как, считаешь, наши дела?

— Как говорят в Одессе: «спасибо, плохо».

Валентина улыбнулась: кажется, она припомнила этот курносый нос в веснушках — в дежурке на койке у стены, почти касаясь рыжей макушкой ящика ревущего телевизора, сладко спал, посапывая, лейтенант — она еще подумала тогда: «Вот нервы!» (Она улыбнулась сейчас его словам. Она не знала, не могла знать, какую роль суждено ей сыграть в судьбе этого человека, курносого, неунывающего Волынского — лейтенанта милиции Волынского — и при его жизни и после смерти, после его гибели на опушке леса, когда он схватится один на один с преступником и упадет на снег бездыханным, — это произойдет не во время расследования этого дела, а потом, много времени спустя, она уже успеет написать и подарить ему журнал со своей повестью, — только потом это случится, а еще позже полковник передаст ей рукописи погибшего лейтенанта, и она прочтет их, и долг повелит ей стать его соавтором).

— Я серьезно, — сказал Есенов.

— И я серьезно. Что уж хорошего, когда не обнаружено никаких документов. Пойди, установи имя… А ляжет это на меня, ты знаешь. Что же хорошего?..

Неожиданно «выстрелил» мотор и так громко, что Валентина вздрогнула. Стало тихо, словно все к чему-то прислушивались.

— А покойный был человеком смелым, — прервал молчание Волынский.

— Почему ты так думаешь? — спросил старший лейтенант.

— Имея в кармане полторы сотни, он шел не по шоссе, где хороший обзор, а по узкой асфальтовой дорожке! С одной стороны кусты, за ними пустынное шоссе, а с другой — в трех шагах темный парк, место глухое…

— Смелый, а так рванул через кусты напролом, что все ветки поломал, сигарету выронил.

— Да, сигарета его. «Орбита»… Видно, только собрался закурить, в рот сунул — и тут что-то его напугало…

Он замолчал. Валентина уже решила, что разговор оборван, но Волынский заговорил снова.

— И смелый испугается, когда в парке ветка вдруг хрустнет — каждый куст на притаившегося человека похож… Мало ли?..

Молчание. Волынский снова заговорил первым, видно, загадка происшедшего на шоссе мучила его.

— Человек с такой суммой в аэропорту — нормальное дело. А если он идет среди ночи в противоположную сторону, да еще не по шоссе, а по глухой дорожке? И один… Если бы шел с кем-то, можно представить: люди прогуливались — вышли из аэропорта, погуляли, поговорили, назад вернутся… Но мы же все осмотрели, никаких следов спутника. Остается предположить — он шел один. И не прогуливался, а именно шел куда-то… Куда? Если не побоялся выбрать глухую дорожку, значит ходить в это время здесь — дело для него привычное, даже каждодневное… Домой он шел, вот куда!

— Положим. А дальше?