Дело о «карикатурах на пророка Мухаммеда»

Проблема, возникающая при попытке провести границу между большинством и меньшинством, связана с растущим многообразием мирового сообщества, в результате чего среди любого меньшинства можно встретить индивидов, находящихся в оппозиции к своей группе. Если же представить карикатурный скандал как конфликт между большинством и меньшинством, то в таком случае следует всячески поощрять мусульман, которые борются за право исповедовать свою веру иначе, чем большинство. При этом по мере определения, кто имеет право говорить оскорбительные вещи, а кто нет, может появиться "двойная бухгалтерия". Кроме того, мы фактически ставим под сомнение необходимость отстаивать принцип существования прав личности независимо от культуры, национальности, религии, класса, принадлежности к большинству и меньшинству. Разрушается сама идея универсальных прав и свобод человека.

Думаю, в XXI веке человечеству все нужнее защищать универсальные права, приближаясь к общим правовым нормам, так как все общества становятся все более мультикультурными, мультиэтническими и мультирелигиозными. Если принять за идею право человека вообще не подвергаться никаким оскорблениям и последовательно повсеместно продвигать ее, то вскоре можно прийти к "тирании молчания". Едва ли тогда найдется высказывание, которое в той или иной степени нельзя будет расценить как оскорбительное. Есть и другой вариант: определить минимальный набор универсальных ограничений свободы слова, необходимых для мирного сосуществования людей независимо от их различий.

Для меня граница свободы слова проходит там, где начинается подстрекательство к насилию, то есть при непосредственной опасности того, что за высказыванием последуют какие-либо враждебные действия. Я имею в виду, что в первую очередь нужно защищать того, кто выражает свое мнение, а не то, в отношении чего оно высказывается. Во время карикатурного скандала из-за смешения понятий иногда утверждалось, что рисунки оскорбили свободу вероисповедания мусульман — не потому, что призывали к насилию против группы, ставшей объектом высказывания, а потому, что насилие шло от группы, которая посчитала себя оскорбленной ими.

Я верю, что первая поправка к американской конституции, наделяющая свободу слова особым статусом, содержит именно то условие, которое сослужит наилучшую службу новому миру. Чем более многообразным будет общество, тем выше будет его потребность в многообразии высказываний. Значит, необходимо пересмотреть те положения конвенций о правах человека, которые требуют ввода уголовной ответственности за высказывания, содержащие ненависть и дискриминацию, но не представляющие реальной опасности. Такие высказывания могут не иметь практической ценности для дискуссии (и обычно не имеют), но их запрет обойдется обществу еще дороже. Негативным последствием запрета может быть то, что европейские страны окажутся разделены законами о наказании за богохульство, за отрицание Холокоста и преступлений коммунизма, за проявление расизма — в общем, законами, предусматривающими ответственность за разного рода оскорбления. Статьи уголовного кодекса о клевете вполне способны защитить граждан, ставших жертвой ложных обвинений.

Когда весной 2009 года я брал интервью у Салмана Рушди, упомянутое в начале этой книги, он много говорил об экзистенциальном и политическом значении права рассказывать свою собственную историю. Его слова произвели на меня сильное впечатление и задали направление моей книге, которое мне было сложно самостоятельно сформулировать до встречи с писателем.

Во время интервью я попросил Салмана Рушди посоветовать читателям газеты три книги. Отвечая, он первым назвал роман пакистанской писательницы Камилы Шамси "Сожженные тени". Я положил ее в чемодан, когда осенью 2009 года отправился на семинар в Париж, посвященный проблемам иммиграции и интеграции в Европе и США. Я давно позабыл, о чем говорили на семинаре многочисленные эксперты, но по-прежнему вспоминаю персонажей книги Шамси, их диалоги и посещаемые ими места, описанные ею встречи и конфликты на разных континентах: Нагасаки в 1945 году, когда Япония подверглась атомным бомбардировкам, Дели в 1947 году, незадолго до раскола британской колонии на Пакистан и Индию, Пакистан при диктаторе Зия-уль-Хаке в 1982–1983 годах, после советского вторжения в соседний Афганистан, и медленная, но упорная исламизация страны, которую Исламабад так и не преодолел, теракт в Нью-Йорке в 2001 году и последовавшая затем война в Афганистане. Шамси писала о дружбе и отношениях, которые выдерживали проверку временем, преодолев все непонимания и конфликты, или разбивались. Верность постоянно подвергалась испытанию, а предательство переставало быть однозначным понятием, когда люди образовывали связи через границы. Происходило столкновение идентичностей, как на поле боя, так и в загородном доме. Существовавшие образы врага плохо сказывались и на личных отношениях, и на большой политике.