Дело о «карикатурах на пророка Мухаммеда»

Мы потеряли связь. Я больше не скучал по нему так сильно. Можно сказать, мне удалось найти ему место в архиве своей памяти. Он больше не был мифом, который мог избавить от тревог и дать ответы на все вопросы. Он перестал излучать энергию, превратившись в обычного человека со слабостями — большими слабостями, — и все же он оставался моим отцом. Однажды, когда я жил в Москве, он прислал мне поздравление с днем рождения, но я не ответил.

После начала карикатурного скандала я получил письмо. Оно лежало среди огромного количества других писем, которые текли в редакцию непрерывным потоком. На конверте было написано "Для Флемминга Росе/лично". Когда я вскрыл его, оказалось, что это письмо от моего отца.

Здравствуй, дорогой Флемминг.

Извини, что я обращаюсь к тебе, если ты считаешь это неуместным. Ведь скоро будет двадцать лет с тех пор, как мы виделись, но я часто думал о тебе, особенно последние полгода из-за всех этих неприятных рисунков (но я разделяю твою позицию). Я подумал, что, если ты не против, нам надо бы встретиться, пока еще не поздно.

Любящий тебя отец

Мы встретились через месяц, в кафе. Он выглядел моложе, чем я себе представлял, — худой, в светлых брюках, ковбойке и темных очках, волосы и усы без следов седины (вероятно, он их подкрашивал). Мы пожали друг другу руки, он даже попытался обнять меня. Я заказал кофе, ему принесли кока-колу. Я наблюдал за ним, думая о том, что происходит в его душе. Он казался немного смущенным, но пытался преодолеть это чувство, правда, без особого успеха.

Я буквально закидал его вопросами, спросив, в частности, откуда родом его семья. "Из Америки", — ответил он, добавив с усмешкой, что я, его сын, никогда не сталкивался там с проблемами. "К тебе там хорошо относились, ты же видишь", — сказал он, словно подтверждая правдивость своих слов.

Он сообщил, что Бирте год назад умерла. Они развелись в 1999 году. "Я видел ее за день до смерти. Она посмотрела на меня как-то странно. Она передвигалась с помощью ходунков. Ее друг сказал, что она сама виновата, так как принимала слишком много лекарств".

Я спросил, почему они развелись. "Она обманула меня". Он не объяснил, что имеет в виду. Судя по всему, у нее был роман на стороне. Некоторое время они спали в разных комнатах, пока наконец их сын и ее брат не нашли Бирте какое-то пристанище. После развода сын порвал с отцом. Однажды он пришел к нему домой, сорвал с двери табличку с именем и разбил стекло.

Отец сказал, что я и мои братья первое время после развода навещали его и Бирте в их летнем доме, но я этого не помнил. Встречи прекратились, когда Бирте убедила его, что будет лучше, если мы не будем сравнивать его уровень жизни с условиями, в которых жила наша мать. Она считала, что для матери это будет дополнительное огорчение. У него были деньги, чтобы купить нам вещи, о которых мы мечтали, а у матери нет.

Я спросил, в какую школу он ходил. Оказалось, что мы учились в одной школе в Каструпе, но он посещал ее недолго. Его родители развелись, когда он был совсем маленьким, и мать переехала в Глоструп со своим новым мужем. Он нечасто видел отца, а отчим оказался "неприятным типом", который плохо с ним обращался. Поэтому он периодически убегал из дома и мог отсутствовать по нескольку дней.

"Моя мать погибла в автокатастрофе", — рассказал он. Ему в тот момент было около тринадцати. Несчастье произошло, когда он на своем мопеде возвращался домой по шоссе Гаммель Кейе Леневай.

После смерти матери заботу о нем взял на себя дедушка, ее отец. Я хорошо помню его с того времени, когда мои родители еще жили вместе. Он был забавный. Мне почему-то казалось, что он — отец моего отца.

Впервые я слышал, как мой отец рассказывает о своей жизни и условиях, в которых он рос. Внезапно я увидел не просто человека, который в двадцать четыре бросил жену с тремя маленькими детьми. Я видел печаль и боль, тоску по пониманию и полное отсутствие стремления вызвать жалость. Мой отец рассказал об отдельных эпизодах своей истории, выслушав которую я получил более широкое представление о решениях, которые он принимал в своей жизни. Я не хочу сказать, что согласен с ним, как и не согласен с теми, кто считает необходимым запретить "карикатуры на пророка Мухаммеда". Тем не менее я могу приложить усилия, чтобы понять, каково это — когда кто-то задевает то, что ты считаешь священным.