Дело о Медвежьем посохе

– Да? Мне она тоже показалась приятной женщиной, – пробормотал Георгий, натянув воротник пальто выше ушей. Отвечал он, по правде сказать, из чистой вежливости: все, чего ему на самом деле хотелось, – упасть на кровать и заснуть.

– Да, бывало совсем тоска наступит, да я-то тож, как ты, бобылем хожу, придешь к ней вечерком, а она только смеется да все говорит: «Заходи, я не жадная!» В городе своем ты такую не найдешь, все там больно важные, носы воротят.

– Да… действительно, – деликатно отозвался Родин.

Ну, не станет же он объяснять, что и в городе таких «нежадных» пруд пруди, а он на самом деле уже почти под венец шагает. То есть сейчас он, конечно, шагает к доброй Марфе, но как только в Старокузнецк вернется, так тут же сменит направление в сторону семьи и жизни приличного человека.

– Ну, все, дохтур, бывай! Вот твоя хата!

С этими словами мужичок на прощанье похлопал Родина по спине так, что тот чуть не влетел носом в собственные ворота, но те, на счастье, как раз отворились.

– Ох, барин, чего же вы так задержаться изволили? Совсем озябли! И наряд-то у вас не по погоде, – тут же начала ворковать вокруг столичного гостя Марфа.

Родин даже и не понял, как ей удалось так незаметно проводить его в дом, раздеть и усадить за стол. Явственно ему вспомнилась его нянюшка, которая точно так же, под тихое свое воркование, могла успокоить и его, и братьев, как бы сильно они не расшалились. Она будто окутывала заботой, убаюкивала, подавляла волю. И все так играючи, ладно и складно, словно все идет своим чередом и только так идти и может. Наверное, именно так и действовала в сказках Василиса Премудрая.

Родин ел и чувствовал, что полностью расслаблен впервые за долгое время. И не было в его голове ни одной мысли. Было ему хорошо и спокойно, будто все происходящее не больше чем детская забава, от которой самая большая неприятность – разбитое колено.

К чаю Марфа подала варенье из диковинной ягоды жимолости (кислое и сладкое одновременно) и рюмку водки. Так, признаться, доктор еще не чаевничал, но в чужой монастырь со своим уставом не лезут, так что выпил он и закусил горбушкой со сладким угощением, запил все обжигающим чаем, заваренным с какими-то травами, и окончательно понял, что вот он и нашел свой рай на земле, по крайней мере на этот вечер.

Родин благостно улыбнулся, сладко зевнул и от души потянулся, уже предвкушая здоровый сон, но тут встретился глазами с хозяйкой. Марфа выглядела немного удивленной и растерянной.

– Барин, когда любиться-то будем? Ты уже, почитай, одним глазом десятый сон видишь…

Родин как услышал вопрос, так чуть со стула не упал, насилу поймал равновесие. Эка хозяюшка оказалась щедрая: сама себя первому встречному предлагает. Такое не во всех домах терпимости увидишь, а тут забесплатно представление. Георгий насилу подавил первый порыв просто выгнать наглую особу вон, но потом рассудил, что самому справляться здесь с хозяйством будет невыносимо, поэтому сменил гнев на милость.

– Да ты что, Марфа, у меня же невеста есть! Я ж, почитай, женатый человек, – начал увещевать Родин. Он еще хотел добавить про «побойся Бога», но решил, что смелости женщине не занимать, так что весьма вероятно, что надлежащего пиетета она ни перед Богом, ни перед дьяволом не испытывает.

– Ну и что?! Эка невидаль! – махнув рукой, улыбнулась Марфа. Для нее все эти надуманные тонкости межличностных отношений не имели никакой силы. – Раз уж меня к вам приставили, значит, так надобно.

Вот так – никаких рефлексий, раздумий или душевных метаний. Все по-простому, на инстинктах. В этом суровом краю, когда здоровые мужики к вечеру могли помереть от зверья, хвори али еще какого несчастного случая, верных не было. Не было никакого права собственности на другого человека. Марфа и представить не могла, что ее «надобно» может обидеть какую-нибудь женщину или даже расстроить чью-то семейную жизнь. Для нее в любовных утехах не было чувства, как у самки, которой движет природная необходимость.

Все это Георгий читал на лице этой молодой русской бабы, которая ничего в жизни, кроме убогой жизни на отшибе цивилизации, не увидит, которая нарожает ораву детей от таких вот случайных любовников, которая рано состарится и сгинет здесь, всеми забытая… И так стало Родину ее жалко, что захотелось ему приласкать Марфу, проявить сочувствие в той форме, в которой она его поймет и оценит.

Он подошел и нежно поцеловал ее в губы.

* * *

Ох, не зря писал классик про женщин в русских селеньях. Ну, тех самых, которые фокусы показывают. По крайней мере, у Георгия не оставалось сомнений, что он участвует если не в цирковом шоу, то в древней вакханалии точно. Марфа была будто порождением первобытной стихии, того самого женского естества, о котором что-то заунывным голосом рассказывал профессор на курсе мировой культуры. Она была царицей и рабыней, она поклонялась и властвовала. Георгий не уставал поражаться, откуда у него только силы берутся, но его вновь и вновь утаскивал водоворот страсти Марфы.