Дело о Медвежьем посохе

– Вы, Георгий Иванович, человек, видно, образованный, должны понять. Мы же здесь в полной, так сказать, интеллектуальной изоляции находимся. Кто здесь нас окружает, – Казачков понизил голос и выразительно глянул на компанию в углу, – страшные серые люди, самые что ни на есть подонки общества. Мы, конечно, пытались вести просветительскую деятельность, создать, так сказать, политическую дискуссию, но… – революционер с досадой поскреб щеку. – Так сказать, не встретили понимания. Я же говорю, дикие люди, особенно их главари – «иваны», сущие звери, их надзиратели боятся. А насчет политики, так мы давно уже раскаялись, перековались. За родину, за веру, за царя готовы живот положить!

– Но это ничего, ничего… – Осоловевший Ромаша блаженно улыбался и жмурил мутные от разбавленного спирта глаза. – Срок наш каторжный недолгий, вот-вот на поселение уйдем, избу нам дадут в Александровской слободе справную, с огородом, вместо нашей гнилушки. Бабу дадут, как поселенцам, для хозяйства. По порядкам местным нам баба положена. – Недавний студент смаковал слово «баба», растягивая звуки и мечтательно глядя в потолок.

Парочка каторжных политиков на Сахалине оказалась непригодна ни к какому тяжелому труду. Ни корчевать пни, ни таскать бревна они были физически не способны. Умений в каких-либо ремеслах тоже не наблюдалось. Ромаша, помыкавшись, нашел место писаря в тюремной канцелярии. Вадим же, презирая всякий труд во благо царского режима, иногда помогал с переводами горному инженеру Кононыхину, который делал какие-то темные делишки с японцами (вот уж кто истинный прощелыга, вот кто!), но чаще пил горькую, спуская свой скудный арестантский паек, и предавался мрачным философским раздумьям. С такими активами на Сахалине даже продажная любовь каторжанок становилась недостижимой роскошью. Понятно, что мысли о скором выходе на поселение и уютной теплой женщине под боком наполняли сердца каторжан истомой.

Родина постепенно стала раздражать эта парочка разнюнившихся пьяниц, и он решил, что настало время перейти к основному вопросу.

– Да, с женщинами тут, смотрю я, туговато. Да и детей нет почти. – Родин испытующе посмотрел на размечтавшихся арестантов. – Вот не слышали, тут случай был, мальчик пропал, лет семи. Загадочная история.

Казачков забегал глазами и начал суетливо искать что-то в карманах грязного сюртука.

– Нет, не слыхали. Да что нам за дело, собственно, до детей? У нас своих дел хватает.

– Да? Странно… – Георгий как мог изобразил удивление. – Ведь рядом совсем дело было, тут, на окраине, рядом со школой изба, где он жил. Неужели ничего не слыхали?

– Что? Нет, что за чушь! Мы ничего подобного не слышали. Чего вы вообще решили, что мы что-то знаем?

Ромаша, до этого насупленно изучавший матерные слова, вырезанные на столешнице, вдруг вскинул голову и в тон учителю поддакнул:

– Нет нам никакого дела до этого япончика!

Родин усмехнулся: так-так, ну и новости! Стоило заговорить про пропавшего ребенка, как их будто кипятком ошпарило. Нет, кто-то знает явно больше, чем говорит.

– Япончика? Простите, как вы догадались? Я вроде бы не говорил, что ребенок – японец.

Уши бывшего студента побагровели за долю секунды. Все пропало! Ромаша в отчаянье взглянул на учителя, но тот глядел в ответ так же беспомощно.

– И вам наверняка известно, что это не простой ребенок… – Под взглядом Родина политические конфузились все сильнее и сильнее. – Японская легенда гласит, что это сын богини. Он способен творить чудеса и может даже изменить ход истории.

Наконец Ромаша не выдержал и, вскочив, почти заорал:

– Да все уши уже прожужжали этими сказками! Будто бы этот пацаненок что-то изменит! Да только нет его! Пропал он, и никто его не видел! Все равно он не способен ничего изменить! Изменить что-то может только революционный террор! – Ромаша остановился и со все еще выпученными глазами осмотрелся.

Весь кабак изумленно глядел на него. Даже перепившийся каторжанин пробудился и поднял на Ромашу мутный взгляд. В немой сцене замерли игроки в штосс, но, перехватив заинтересованный взгляд Родина, суетливо продолжили игру, причем понтирующий перепутался с банкометом, и карты пошли невпопад.

Георгий встал, коротко откланялся и быстро направился к выходу. Что-то тут было нечисто. Как будто каждый житель города что-то скрывал. Каждый что-то недоговаривал и отводил глаза. Во всем этом предстояло разобраться.

Глава 16

Родин подошел к небольшому дому возле школы. Дверь отворил Ефим.

– Анна Давыдовна, к вам опять господин лекарь пожаловал.

– Георгий Иванович! – послышалось из глубины дома. – Проходите, проходите!

Родин разделся и прошел в комнату. Она была весьма неплохо обставлена. «Видимо, хорошо платят японцы», – мелькнула у Родина мысль. Анна Давыдовна сидела за книгой. Книги тут вообще были повсюду: стояли на полках, лежали стопками или по одной на обеденном столе, открытом секретере, на сундуках.

– Давайте чаю выпьем, я как раз собиралась, – Хозяйка сделала знак Ефиму, и тот удалился на кухню. – Как вы поживаете? Как больница?