Дело о продаже Петербурга

— Я знаю, как трудно у вас жить без «корочек». Поэтому я захватила с собой и удостоверение сотрудницы полицейского журнала.

* * *

Виноват — не виноват,Пересадим всех подряд.Пред законом все равны —

Все в тюрьме сидеть должны…

Филипп Санькин уже который раз повторял про себя этот стишок, раздумывая, как бы убедить прокурорского «важняка» арестовать Нертова. По мнению Фили, улик, указывающих именно на этого зловредного гражданина как на главного подозреваемого во взрыве «транскроссовской» машины, хватало. Поэтому бывший инженер, которого незаслуженно «попросили» из следственного отдела, никак не мог понять, почему «важняк» до сих пор не задержал Нертова. Более того, когда Санькин в очередной раз заикнулся об этом, Латышев сунул ему под нос номер «Калейдоскопа»:

— Прочитаете, а потом доложите свои соображения.

Филя, недоумевая, захлопал белесыми ресницами, но следователь прокуратуры, уточняя свое требование, ткнул пальцем в черно-белую фотографию, на которой красовался заголовок, набранный из стилизованных под готику букв: «Бухенвальд по-российски».

— Это читайте…

Будучи человеком исполнительным, Санькин несколько раз перечитал статью, пытаясь понять, куда же клонит «важняк». Но это для Фили оказалось довольно мудрено. Смысл журнального материала по разумению экс-инженера сводился к попытке обелить всяких негодяев, при этом заклеймив позором честных борцов с преступностью. Чего стоило лишь одно рассуждение журнального щелкопера: «Следственный изолятор “Кресты” был построен для 1100 заключенных, нынешняя официальная норма — 3300, фактически содержится более 10 тысяч человек. Но помнят ли сейчас, что в фашистской тюрьме Эрбах, рассчитанной на 595 человек, в 1945 году содержалось от 1400 до 1600 заключенных, что было вменено в вину фашистам как преступление против человечества»?

После третьего прочтения статьи Санькина вдруг осенило: да этот Латышев ведь заодно с Нертовым! Ведь главный подозреваемый тоже работал в прокуратуре, причем, военной. Нет, не зря говорят, что рука руку моет. Поэтому следовало еще раз постараться уговорить Латышева арестовать убийцу. А ежели «важняк» откажется…

И Санькин снова забубнил себе под нос стишок:

Пред законом все равны —Все в тюрьме сидеть должны.

* * *

Удостоверение полицейской журналистки не пригодилось. Не прошло и часа, как Женевьева убедилась в очередной раз, какой магический эффект производит в России слово «француженка». Чекулаев не стал ждать, пока она прибудет к нему в контору, а прислал машину на угол Гороховой и набережной Фонтанки.

Избирательный блок «Братцы-ленинградцы» базировался в старом здании на Каменностровском проспекте, переделанном благодаря капремонту под десяток-другой офисов. Женевьева решила, что Чекулаев занимает самое большое помещение.

Лидер блока оказался высоким круглолицым мужчиной, одним из тех, на которых не любят сидеть костюмы. Он без пиджака, в несвежей белой рубахе развалился в кресле. С шеи Чекулаева свешивался галстук, как язык выдохшейся от продолжительного бега собаки. Еще с порога француженке показалось, будто она чувствует борьбу пота с дезодорантом.

Когда гостья представилась Чекулаев вскочил с кресла, взял руку девушки и пожал ее. Наступила короткая пауза. Женевьеве показалось, будто он размышляет: на каком языке общаться? Он бросал отчаянные взгляды через плечо гостьи — нет ли там секретарши? Но секретарши не было, и Чекулаев заговорил по-русски. Правой рукой он отчаянно жестикулировал, а левой время от времени поднимал и швырял телефонную трубку.

— Мадам, вы впервые в нашем городе?

— Нет, но я впервые хочу брать интервью про русские выборы («Главное, поменьше врать, а пока я еще не вру»).

— А я, к сожалению, еще не был в Париже. Говорят, это тоже очень красивый город. А главное, мадам, там нет таких проблем, как у нас. Кстати, что вы знаете о наших проблемах?

— Я знать очень мало. Раньше у вас был мэр Собчак, потом им стал Яковлев…

Услышав первых постсоветских градоначальников, Чекулаев пришел в легкое возбуждение.

— Вам повезло, что Собчак жил в Париже как гость, не претендуя на пост парижского мэра! Конечно, он умел устраивать праздники и презентации. Но кроме праздников есть еще и будни. Что же касается Яковлева… Из него получился бы неплохой мэр Самары, Воронежа, может, даже Москвы. Но он не понимал, что возглавлял великий город, который не может жить без великой идеи. Править этим городом должны люди, умеющие отличать будни от праздников. Вы понимаете меня?

Женевьева кивнула, сознавая, что первый раз врет собеседнику.