Дело о пропавшей России

Глаз у него заплыл лиловым синяком, губа сочилась кровью, ворот рубахи был почти оторван, и весь он был в грязной мартовской уличной жиже, словно его основательно вываляли по тротуару.

— Сопротивлялся! — вместо приветствия радостно сообщил Зураб.

Глеб невозмутимо сидел за столом, поигрывая пижонской ручкой.

— Потрудитесь объяснить, Светлана Аристарховна, кто этот человек.

Вместо ответа я бросилась к любимому, отчего он чуть не упал со стула, шарахнувшись от меня, как от нечистой силы.

— Аркаша, что они с тобой сделали?! — завопила я.

— Значит «Аркаша», — спокойно констатировал Спозаранник, раскрывая на первой странице загранпаспорт Аркаши.

— Что вы наделали, это же мой… мой жених! — закричала я, бросаясь уже на Глеба.

— Спокойно, Завгородняя. — Глеб даже не шелохнулся, а Зурабик нежно сгреб меня в охапку и посадил на диванчик.

По— моему, я в жизни столько не плакала, сколько последние две недели. Самое ужасное, что Аркаша сидел, тупо глядя в одну точку, и был совершенно индифферентен. -Вы не потрудились ввести своих коллег в курс ваших отношений с Аркадием Романовичем и, таким образом, направили наши усилия в неверное русло, — изрек Спозаранник.

— Аркаша, милый, я тебе сейчас все объясню… — пролепетала я сквозь слезы. Хотя, сначала мне самой нужно было понять, что произошло.

А произошло вот что. Оказывается, Аркаша действительно был серьезно озабочен моим неадекватным поведением в последнюю неделю и, движимый самыми благими намерениями, вот уже неделю подъезжал к моему дому по вечерам.

Он смотрел на окна, звонил мне из машины, убеждался, что я дома, и тактично удалялся. Убедившись за неделю в моей честности, сегодня он хотел подняться ко мне в квартиру и увезти развлекаться, «а то девочка совсем загрустила». Стоило ему покинуть машину, как моя доблестная охрана (в лице Зураба и Жоры Зудинцева) и приглашенные специалисты (в лице их приятелей из местного отдела милиции) накинулись на него, повязали и поволокли сперва в отдел за хулиганство, а потом в Агентство. Прибытия Обнорского ждали с минуты на минуту — он, по обыкновению, хотел лично поучаствовать. «По дороге он пару раз ударился, совсем случайно», — оправдывался Зураб.

— Я буду вынужден сообщить начальству, что вы своей безответственностью сорвали операцию, — сообщил Глеб.

Да плевать мне на вашу операцию!

Аркаша невнятно замычал и стал заваливаться набок. Его подхватили, уложили на диван. Я стала оттирать кровь, плача и пытаясь объяснить почти бесчувственному Аркадию, что произошла чудовищная ошибка. Через полчаса я бережно выводила его из кабинета. Зураб на прощание потрепал его по плечу:

— Ты уж извини, так получилось, да?

Мы молча ехали в машине. За окном мелькал ночной город, огни сливались в сплошные полосы. Я смотрела, как на лицо милого падают цветные пятна неонового света — желтые, алые, синие. Лицо его ничего не выражало, он только иногда морщился от боли и осторожно подносил красивую руку к разбитой губе.

— Аркаша, ты простишь меня? — Мне стало страшно.

Он кивнул, не глядя на меня.

— Аркаша, это действительно все из-за работы. Хочешь, я ее брошу?

Он снова кивнул.

— Вот закончится это расследование, и я ее брошу, — сказала я почти убежденно.

Уголки губ у Аркадия дрогнули, и он тут же сморщился от боли. Он хотел ухмыльнуться. Он ведь мне не верит.

А мне очень нужно, чтобы сейчас он поверил мне.

— Хочешь, я сегодня у тебя останусь? — Аркаша замотал головой. Кажется, это все, что я могла сделать и сказать.

***

Понедельник обещал еще две крупные неприятности: летучку и поход в ГУВД на очередную пресс-конференцию по борьбе с подростковой преступностью. Первое сулило крепкую взбучку от Обнорского, второе — очередную встречу с Тимур Тимурычем на его территории. Летучка прошла для меня благополучно: в воскресенье Восьмеренко угрохал своим футболом рабочий репортерский компьютер и сжег в микроволновке бутерброд. Поэтому мне достались лишь укоризненный взгляд Спозаранника и разведенные в немом потрясении руки Обнорского, а гнев Божий пал на бедного Витюшу. Конечно, это была лишь отсрочка казни. А вот от похода на конференцию меня никто не освобождал. Наоборот, Глеб настоял на том, чтобы я шла туда, и даже посетовал, что сегодня я «не в форме», то есть одета весьма скромно. Он бы предпочел, чтобы юбка была покороче, а вырез — побольше, мотивируя это провокацией Тимуровича.

«Пасти» меня на конференции должен был Зудинцев, поскольку он мог по старой памяти проникнуть в Большой дом и во время конференции поспрашивать своих бывших коллег об Иратове.

Пресс-конференция подарила мне очередную неожиданность. Еще до начала ее я увидела в коридоре Тимур Тимурыча. Я приняла непринужденную позу и вдумчиво стала изучать фотографии лучших сотрудников главка. Однако, когда буквально через несколько секунд, тряхнув волосами, я кинула взгляд в коридор, — его уже не было. Странно.

Раньше он сам за мной бегал. Шах тоже пожал плечами, поймав мой удивленный взгляд: Георгий в отдалении от меня читал газету и тоже заметил моего ухажера.