Теперь мое время было почти поровну поделено между игрой на скрипке и врачебными осмотрами пациентов, в основном прежних пациентов, которые последовали за мной с Южного побережья. Затем наступил важный день, когда я вошел в офис Юджина Гуссенса в Консерватории. Я сыграл для него соло на скрипке и он предложил мне работу в качестве скрипача в Сиднейском симфоническом оркестре.
Вскоре после этого, 10 августа в моем офисе раздался телефонный звонок. Звонивший не назвал своего имени. Он просто сказал, что хотел бы встретиться со мной по поводу заявления с просьбой о приеме на работу, которое я написал некоторое время назад.
Он описал свою внешность и сказал, что на следующий день в три часа дня будет стоять у входа в здание, где находится мой офис, одетый в серый плащ и серую шляпу. Мне нужно было не показать, что я его узнал, а только направиться обратно в свой офис, а он последует за мной.
Помещение, которое я занимал, было на первом этаже в конце длинного коридора. На следующий день без двух минут три я оставил приоткрытой дверь моего кабинета и двинулся к выходу из здания на улицу. Коридор был темен, и меня не могли видеть с улицы.
Ровно в три часа у входа появился мужчина в серой шляпе и сером плаще. Больше поблизости никого не было. Я выдвинулся вперед и откашлялся, затем повернулся к нему спиной и пошел по коридору в свой кабинет. Я слышал его шаги за моей спиной, и вот уже мужчина в серой шляпе вошел за мной в мой кабинет, тихо закрыв за собой дверь.
Том Ист выглядел высоким, худощавым и смуглым. Его карие глаза смотрели весьма дружелюбно, и на вид ему было за тридцать лет. Он сказал, что моя просьба о приеме удовлетворена, хотя никто не может быть уверен в том, что мои прежние посещения Билла Барнуэлла не были замечены иностранными агентами. Если это так, тогда моя ценность как агента равна нулю.
Однако я согласился поработать в течение испытательного срока и возобновить мои контакты в Русском общественном клубе и Австралийском обществе дружбы с Советским Союзом, а также других организациях коммунистического фронта, уделив особенное внимание группам интеллектуалов в составе этих организаций. Он дал мне номер телефона, по которому я мог связаться с ним, и сказал, что мне присвоили псевдоним Бейкер, Джек Бейкер, который мне следует использовать всякий раз, когда потребуется связаться с ним.
Вот так появился Джек Бэйкер. Нет, Майкл Бялогуский не умер, совсем нет. Просто отныне каждый из них стал очень тесно связан с другим.
Ист заявил, что мне полагается выплата в десять долларов в неделю. По его словам это будет компенсацией моих дополнительных расходов. Впервые я принял деньги, и это меня не обрадовало, так как я чувствовал, что выплата мне денег на расходы делает меня в какой-то мере обязанным, чего я хотел бы избежать. Но я не мог себе позволить оплату этих расходов за свой счет, как бы ни были они малы.
Я пообещал Исту звонить и докладывать о развитии ситуации, и он исчез так же тихо, как и появился.
Через несколько дней я посетил Русский общественный клуб и возобновил мое знакомство с его секретарем Фредой Ланг. Я коротко рассказал ей о моих делах с тех пор, как я последний раз виделся с ней и дал понять, что хотел бы посещать мероприятия клуба. Я попросил её не счесть за труд и сообщать мне всякий раз, когда будет интересный фильм или лекция.
Фреда Ланг была австралийкой румынского происхождения. Она с удовольствием внесла новую фамилию в список адресов посетителей клуба, особенно когда узнала, что я занимаюсь врачебной практикой в Сиднее и надеюсь на её расширение за счет прибывающих польских и прибалтийских иммигрантов. Мои комплименты относительно её модной внешности были ею благожелательно восприняты, и я ушел с ощущением, что отныне я буду желанным гостем в Русском общественном клубе.
В последующие несколько недель я встречался с Томом Истом время от времени. Встречи назначались на окраине города, и мы приезжали порознь на трамвае, принимая меры к тому, чтобы нас не заметили вместе. Я рассказал ему, что в результате моего визита к мисс Ланг я получил приглашения и пару раз посетил проводившиеся в клубе киновечера.
Там я увидел чету Клодницких и они, судя по всему, были очень довольны тем, что мы встретились. Меня немедленно представили известным членам клуба, показали библиотеку и фактически заставили подписать заявление с просьбой о принятии в члены клуба. По моему мнению, у них не только не было в отношении меня никаких подозрений, но напротив, они считали, что я с симпатией отношусь к советскому строю.