Дело принципа

– А ты почем знаешь? – вдруг расхохотался папа и как-то даже отчасти непристойно толкнул меня в плечо, как это бывает между мужчинами простого звания, когда они своей мужской компанией сидят в трактире, и пьют, и хлопают друг друга по спинам, и громко хохочут – и папа, хохоча, повалился на диван.

Но тут же выпрямился, посерьезнел, нахмурился и сказал, чеканя каждый слог:

– Я по-шу-тил. Я пошутил, Далли, ты поняла?

– Я поняла. Папа, у тебя остались еще приглашения? Напиши, пожалуйста, маме.

– Сама, сама, сама, – сказал папа, подойдя к бюро, отворяя дверцу и доставая конверт – мы с ним сидели в дедушкиной комнате.

В так называемой дедушкиной, если вы помните.

Глава 34

– Неужели ты не напишешь маме хотя бы то, что ты написал всем остальным? – спросила я. – Вежливо и формально. Такой-то приглашает такую-то на такой-то обед?

– Вообще-то и те приглашения ты тоже могла сама написать, – сказал папа. – Ты, кстати, всегда так делала. Начиная с восьми лет, наверное. Разве не помнишь, как вы с мадам Антонеску писали пригласительные карточки? Как у тебя соскакивали кляксы с пера и мадам заставляла тебя – боже, какая она была терпеливая, просто ангел, ангел! – сказал папа, – и мадам заставляла тебя тщательно выводить длинные фамилии твоих маленьких друзей.

– Глупых и гадких детишек твоих друзей, – подхватила я.

– А они, эти глупые и гадкие детишки… А что в них гадкого, кстати? Не дурнее тебя, – сказал папа и щелкнул меня по носу конвертом с пригласительным билетом. – И эти детишки тоже, подперев головку кулачками, выводили, пыхтя: «Дорогая Адальберта-Станислава! Честь имею пригласить тебя на свой день рождения. Любящая тебя Марта-Франческа». Так что вот! Не ленись! – сказал папа, сменив голос с умильного на грубый, и протянул мне конверт.

– Ты просто очень упрямый человек, – сказала я. – А маме было бы приятно. Тем более, что она, ты только не кричи и не маши руками, тем более что она, мне кажется, до сих пор мечтает вернуться…

– Куда? – спросил папа.

– Какой немужской вопрос, – сказала я.

– Тебе не кажется, что ты переходишь некоторые границы? – сказал папа, прикусив губу.

– Ты не хочешь, чтобы она к тебе вернулась? – спросила я.

– Границы, границы, Далли! – сказал папа. – Юная, пока еще не совсем совершеннолетняя дочь объясняет отцу, – он поднял палец, – что-то о мужском и немужском поведении. Если бы я был простой мужик, я бы спросил: ты что, белены объелась, дура?

– Как мне повезло, – сказала я. – Еще одна причина гордиться своей высокородностью.

– Тебя не пробьешь, – сказал папа.

– Не надо меня пробивать, – ответила я. – Напиши маме приглашение. Ей будет приятно. – Папа смерил меня взглядом, откинул деревянную, с квадратом зеленого сукна посередине писчую доску бюро, сильно оперся о нее локтями, так что я испугалась, что маленькие бронзовые петельки сейчас оторвутся, доска обломится, и папа шлепнется на пол, потому что он согнулся над бюро стоя – это же было большое стоячее бюро-конторка с откидной доской.

Папа достал вечное перо – оно как раз тут же торчало в стакане – и, изображая холодность и почти что брезгливость, – но на самом деле я видела, что с удовольствием – написал, что он имеет честь пригласить графиню Гудрун фон Мерзебург на обед по случаю дня рождения своей дочери.

Я заглядывала ему через плечо: он красиво расписался и попросил меня поискать, куда девалось пресс-папье.

– Не годится, – ответила я. – Придется переписывать. Перечитай еще раз. Ты приглашаешь графиню фон Мерзебург на обед по случаю дня рождения своей, то есть твоей, дочери. По-моему, это звучит глупо и невежливо.

Папа повернул голову и спросил:

– А как будет вежливо? – У него сильно покраснели уши. – И вообще, что тебе здесь не нравится?

– Я же ваша общая дочь, – сказала я. – Ты приглашаешь маму на день рождения своей дочери, вдумайся.

– Иди к черту, – сказал папа. – Ты чего стоишь? Я сказал «иди к черту» в прямом смысле слова. Проваливай! Скройся с глаз!

– Как хорошо, папочка, что ты не простой мужик, – сказала я, – как ты только что сам изволил заметить. И поэтому напиши просто: «Дорогая Гудрун! У нашей дочери день рождения. Приходи! Твой Славомир».

– Сейчас, – сказал папа. – Минуточку. Все будет, как ты хочешь.

Он порвал прежнее приглашение, достал новое (там была еще стопочка, штук десять, наверное. Папа их с запасом заказал в типографии), прищелкнул пальцами, подул на золотой кончик вечного пера и написал: «Любимая! Обнимем вместе нашу дочь. Вернись, я все прощу! Вечно твой С.»

– Нравится? – обернулся он ко мне.

– Если ты искренен, то да, – сказала я.

– Разумеется, – сказал папа. – В отличие от некоторых, я всегда правдив, искренен, честен и ясен душой, – и написал: «P.S. На два лица» – и красиво расписался.

И объяснил мне: