Дельцы.Том I. Книги I-III

— Не вѣрится, чтобы какой-нибудь оглашенный далъ на такое дѣло не токмо-что нѣсколько тысячъ, а и нѣсколько сотъ рублей!…

— Почему-же такъ?

— Потому, не то въ воздухѣ…

— Какъ не то въ воздухѣ?

— Теперь никого вы не проймете созерцаніемъ и оцѣнкой прекраснаго.

— Вы-ли это говорите, Антонъ Антонычъ, вы, который поддерживали во мнѣ священный пламень!

— Поддерживалъ!… Ну, такъ что-жь, что поддерживалъ? Глупъ былъ, оттого и поддерживалъ.

Антонъ Антоновичъ всталъ и, взъерошивъ волосы, началъ расхаживать по комнатѣ. Ноги его болтались въ стоптанныхъ шлепальцахъ. Карповъ стоялъ у кровати, разводя руками.

— Да, глупъ былъ, — повторилъ Антонъ Антоновичъ: — а вы что думали? Ну, какая теперь и въ комъ есть любовь къ прекрасному? Да вы-то сами, что вы думаете: эстетикъ вы? Какъ бы не такъ! Нѣтъ, душенька моя, такъ нельзя предаваться культу. Вы — презрѣнный диллетантъ, позвольте вамъ доложить.

— Ну, диллетантъ, что-жь изъ этого слѣдуетъ?

— А то, что въ васъ не найдется не только пламени, а порядочной головешки, чтобы подогрѣть общее «скопленіе умовъ и сердецъ.

— Да я и не берусь одинъ, Антонъ Антонычъ, — заговорилъ жалобнымъ тономъ Карповъ: — потому-то я и хочу сплотить цѣлый кружокъ.

— Какой кружокъ’ — закричалъ Антонъ Антоновичъ. — Никакого кружка нѣтъ и быть не можетъ. Вы помните, что говоритъ Гамлетъ Щигровскаго уѣзда о кружкѣ «in der Stadt Moskau». To же можно сказать и о кружкѣ «in der Stadt Petersburg», еслибъ въ Петербургѣ возможенъ былъ какой-нибудь кружокъ. Околѣвать надо! Вотъ что!

— Антонъ Антонычъ! Зачѣмъ же такъ мрачно?

— Завидую душевно Бубликову. Вотъ онъ благую часть избралъ! Седьмую бѣлую горячку претерпѣваетъ.

— Ну, это искусство не трудное…

— Вамъ такъ кажется, ибо вы, страха ради іудейска, и отъ бытоваго-то питія отшатнулись. Есть двоякія натуры: однѣ допиваются до бѣлой, а другія только припиваются и въ утробахъ своихъ уязвляются сугубо…

— И вы принадлежите къ ихъ числу?

— И я принадлежу къ ихъ числу! Завидую Бубликову чрезвычайно!

— Однако, нельзя же всѣмъ допиться до портиковъ?

— Другаго занятія не остается нашему брату.

Слушая Антона Антоновича, Карповъ не могъ брать серьезно его возгласовъ. Улыбка не сходила съ его красиваго рта, а руками онъ продолжалъ разводить, дѣлая свою жестикуляцію все болѣе и болѣе комичною.

— Да давайте же объ дѣлѣ толковать! — наконецъ вырвалось у Карпова.

— Никакого дѣла пѣтъ и быть не можетъ!

— Однако, позвольте, Антонъ Антонычъ, — началъ Карповъ дѣловымъ тономъ, садясь на кровать: — вѣдь надо же вамъ припомнить все то, о чемъ мы съ вами уговаривались. Съ тѣхъ поръ прошло какихъ-нибудь четыре, много пять мѣсяцевъ. Что же измѣнилось? Вѣдь не перевернулась же святая Русь вверхъ тормашками? У насъ съ вами могла уйти энергія, мы раскисли, но нельзя же вѣкъ киснуть, надо встряхнуть себя. Теперь денегъ намъ даютъ, времени у насъ до новаго года довольно. Мы соорудимъ знатную программу и будемъ исподволь подбирать сотрудниковъ.

— Да мнѣ что! — крикнулъ Антонъ Антоновичъ, остановившись передъ Карповымъ. — Я достаточно испод-лился и манжакать мнѣ тоже хочется. Если будутъ карбованцы, я стану строчить; но поймите, что все это — плѣнъ! Всѣ мы изъерничались… а впрочемъ, что тутъ за упокой-то сводить, коли вашей милости завгодно въ этотъ самый хомутъ лѣзть, такъ пойдемте первымъ дѣломъ къ Бубликову.

— Да вѣдь онъ въ бѣлой горячкѣ?!

— Эгоистъ вы петербургскій! Значитъ, отъ человѣка, какъ отъ бѣшеной собаки, нужно бѣгать, колп онъ литературную болѣзнь схватилъ?

— Да я вовсе не то хотѣлъ сказать, Антонъ Антонычъ. Коли у человѣка бѣлая горячка, гдѣ же ему толковать о журналѣ.

— Сначала навѣстите его, потомъ ужь и резонируйте. Онъ и въ бѣлой горячкѣ — мужъ совѣта.

— Идемъ, я очень радъ буду его видѣть.

Антонъ Антоновичъ поуспокоился и началъ одѣваться

— Что-же вы дѣлаете теперь? пишете, что-ли, что-нибудь? — спросилъ его Карповъ.

— Лапу сосу, валяюсь на кровати и этимъ самымъ занятіемъ опохмѣляюсь. Я до такой точки теперь дошелъ, что мнѣ и пить-то не хочется, стало у меня и побужденія никакого нѣтъ къ маранію бумаги.

— Вы лучше скажите, что вамъ негдѣ писать.

— Это все единственно… Ну, вотъ и я готов, ѣдемте.

Одѣваніе Антона Антоновича продолжалось всего какихъ-нибудь двѣ минуты. Вмѣсто полотняной, онъ носилъ фланелевую рубашку, безъ галстуха, панталоны перетягивалъ ремнемъ и запахивался въ сакъ-пальто, которое служило ему и верхнимъ, и нижнимъ одѣяніемъ.

— На Выборгскую! — крикнулъ онъ извощику, когда они вышли на улицу.

Сторговавшись за три гривенника, Антспъ Антоновичъ пригласилъ Карпова комическимъ жестомъ сѣсть на пролетку.

Тащились они адски-долго, и разговоръ у нихъ не клеился. Карповъ вспоминалъ, какъ онъ познакомился съ Ермолаевымъ, и спрашивалъ себя: дѣйствительно-ли съ этимъ человѣкомъ можно будетъ повести задуманный имъ критическій журналъ?