Демидов кедр

В этот день, когда катер должен был отправиться вниз по Парабели, я даже забыл предупредить Светку. Но она сама прибежала на берег, растерянная, бледная, схватила мою руку, сжала в холодной ладошке и так и стояла молча до тех пор, пока меня не окликнули.

— Ты только не переживай, Леня, только не переживай! — заговорила она торопливо, когда меня окликнули. — И не думай ни о чем. Конечно, мне будет плохо без тебя, без мамы твоей, но я выдержу. Я крепкая!

Я мотнул головой и помчался по извозу к катеру, потому что там уже убирали трап.

Пока тайга у кривой излуки не скрыла от меня моего Луговского, я видел на берегу тоненькую Светкину фигурку в коричневом ситцевом платье.

Больше мы с нею не виделись.

В Осиновке жить оказалось еще труднее, чем в Луговском. А потом я уехал в ФЗУ… Потом техникум, армия, заочный институт, переезды и пошло и пошло.

И если первое время я вспоминал Светку почти ежедневно, то после в сутолоке забот и волнений образ этой светловолосой голубоглазой девчонки стал тускнеть, расплываться и… растаял, как тает дым от костра, поднимаясь все выше и выше.

* * *

Я лежал на полке, считая минуты. Прошлое вспыхнуло, вызвездилось в памяти четко и ясно…

И вдруг перед утром забылся. Забылся беспокойным, тяжелым сном. А когда проснулся, каюта была пуста, и в щелях жалюзи сиял яркий солнечный свет.

Я мигом соскочил с полки, умылся, вынул из чемодана белую рубашку, самый красивый галстук и, собравшись, выбежал на палубу.

Теплоход, лениво разворачиваясь, отходил от какой-то пристани. Пассажиры, столпившись у бортов, глазели на берег. Но что мне было до какого-то берега! Я искал Светлану.

Ее не было ни в салоне, ни в ресторане, ни среди стоявших на палубе.

Совсем отчаявшись, я побежал вдоль теплохода по второму кругу и на корме столкнулся с усатым мужчиной, похожим на казака. С непокрытой головой, в расстегнутой косоворотке, он весело улыбался и махал кому-то рукой.

Я глянул на берег. На высоком яру в окружении парней и девчат стояла Светлана и тоже махала рукой… моему спутнику.

Я рванулся к поручням, свесился чуть не до пояса и, рискуя свалиться за борт, закричал во всю мочь:

— Света-а-а!

Но пароход дал гудок, и мой вопль потонул в его басовитом и самодовольном реве.

«Казак» ничего не заметил и, когда пристань скрылась за островом, повернулся ко мне.

— Вот женщина! Вот человек, я понимаю! — сказал запросто, будто мы были знакомы.

Я немо уставился на него.

— На областной слет юннатов наших школьников возила, — пояснил он. — Сама. Хотя это могли сделать учителя. Ну, свозила, ребятишки довольны. А Светлана Семеновна на обратном пути опять загорелась. В этом селе, что сейчас останавливались, опытная станция семеноводства нашей зоны, так решила завернуть на денек-другой, чтобы ознакомить школьников с ее работой. Замучила ребятишек! Дома по два раза в месяц собирает агрономический кружок. Все к земле приучает. И скажу вам, до чего детвора ее любит, что в летние каникулы готова целыми днями быть с ней на полях.

— А вы откуда знаете Светлану Семеновну? — спросил я.

— Да как же мне ее не знать, когда она в нашем совхозе, в селе Луговском, главным агрономом работает!

Недавнее отчаяние сменилось такой горячей, такой неожиданной радостью, что я рассмеялся по-мальчишески легко и счастливо. Значит, я увижу Светлану! Дома увижу, в своем Луговском!

Я спросил попутчика как можно спокойней и непринужденней:

— А вы, наверно, директор совхоза?

— Парторг, — ответил попутчик. — Директор у нас Анатолий Петрович Силяев, муж Светланы Семеновны…

УЧИТЕЛЬ ЩУКА

1

Мы невзлюбили его с первой встречи, которая оказалась хуже некуда.

Накануне в полдень председатель сельсовета Шура Хряпов самолично обошел осиновские дворы и под расписку родителей приказал всем ребятишкам от семи лет и старше наутро с коробками и мисками явиться в заготзерно.

Наступило утро. Приглушенно гудящей ватагой мы привалили на территорию складов, и нам сказали, что из хранящейся там «фондовой» ржи нужно отобрать спорынью.

Рожь тонким слоем рассыпали на брезенты, посадили нас по краям, и работа пошла. А когда к вечеру все было сделано, и мы хотели разойтись по домам, прихватив с собой и подаренную спорынью, которую по хорошей цене принимала аптека, оказалось, что ржи не хватает.

Целых сто шестьдесят килограммов.

В заготзерно поднялся переполох. Понабежали к весам сторожа, кладовщик; сидевший до этого в конторке Шура Хряпов и тучный директор со смешной фамилией Песик.

— Это все они! Они, варнаки! Безотцовщина голопупая! — закричал кладовщик Афанасий Мордвин.

Нас построили, как на школьной линейке, заставили вывернуть карманы, снять сапоги.

Ничего там, понятно, не было, да и быть не могло, потому что воровать нас никто не учил, а сами мы до этого никогда б не додумались.

— Съели! — ахнул кладовщик Афанасий Мордвин. — Точно съели, мать их так!

Тогда Песик стал подходить к каждому из нас, брал за грудки, сверлил холодными белесыми глазами и спрашивал:

— Ел?

— Н-нет!

— Врешь. Ел!

— Да нет, дяденька, не-е-е-т…