Демидовы: Столетие побед

При столь широком распространении старообрядчества представители господствующей церкви чувствовали себя на демидовских заводах неуютно. Миссионерская деятельность здесь была малоэффективна (арестам «своих» препятствовали), а временами и опасна («…а за поимку их он, священник, и причетник ево, и понятые ис правоверных до полусмерти раскольниками прибиты и ругателски озлоблены» [678]). Строить новые храмы как в Туле, так и на Урале Демидовы не спешили. В Невьянском заводе деревянная трехпрестольная церковь была освящена в 1710 (один алтарь) и 1712 годах (два других) [679]

. Пущенный в 1725 году Нижнетагильский завод церкви долгое время не имел. Рассказывая о неудачной попытке взять под караул потворствовавшего старообрядцам Махотина, Сильвестр упоминает о священнике Лапине, находившемся в это время поблизости «для истребования от дому господского потребного на пристройку по посланному от моего смирения указу к имеющейся во оном Нижнотагилском заводе часовне олтаря… на пол и на подволоку досчатого лесу». Далее разъяснено, что пиломатериалы понадобились, «чтоб устроить оную часовню церковию, понеже никакой церкви доныне за нерачением обывателейтам не было, а дворового числа болши пятисот сорока, где имеется и самое прибежище, и гнездилище, и укрывател-ство от всех стран стекающихся раскольнических различных толков, тако ж и протчих незаписных и потаенных государьственных и помещичьих мужиков, суеверием расколническим помраченных» [680]

. О том, что церкви на крупнейшем из демидовских заводов не было, по крайней мере, до середины 1730-х годов, говорит и его изображение, приложенное к завершенным в это время «Абрисам» (описанию заводов) В. Геннина [681].

Еще о демидовских приказчиках-староверах

Чернец Паисий, знакомя с наиболее выдающимися старообрядческими деятелями на заводах Демидовых, упомянул и Гавриила Семенова. «Перекрещиванцов толку в самом Невьянском Демидова заводе имеется монастырь. Под имянем оной состоял лжеучителя Гаврила Семенова, в коем жили девки Бархатовы, о которых выше значится. И оной Семенов перекрещивал людей, держал у себя баб, девок, блуда в грех не ставил, сам блудодействовал з девкой Василисой. Тут же жили бабы и девки сами между собою. Исповедываются и причащаются от мужиков простых и от баб. И оной же Гаврило был и волхв, а расколники де звали ево столпом великим и учителем якобы благочестия» [682].

Указания на распутный образ жизни старообрядческих духовных лидеров — общее место в писаниях их противников, деталь, носящая своего рода этикетный характер. Обсуждать ее не имеет смысла. Интерес в этом рассказе вызывают известие о женском монастыре при Невьянском заводе, который опекал Семенов, и оценка его личности в старообрядческой среде: он — столп великий и учитель благочестия. Теперь понятно, почему приказчик Акинфия оказался одновременно «дому его верным надзирателем». Надзиратель здесь — не начальник охраны. Носитель высочайшего нравственного авторитета, именно им охранял Гавриил Семенов покой невьянского дома Акинфия Демидова.

Любопытные сведения о братьях Семеновых, Гаврииле и Никифоре, можно извлечь из упоминавшегося письма Акинфия Демидова в Колывано-Воскресенскую заводскую контору от 17 июля 1732 года. Здесь, на Колывани, служил Никифор Семенов, помимо прочего, искавший для Акинфия серебряную руду. Письмо Акинфия начинается словами: «Просил нас Таврило Семенов, чтоб обретающагося в Колыванских заводех брата ево Никифора Семенова с тех заводов свободна учинить». Зададимся вопросом: зачем заводчику оповещать своих приказчиков, что некто ходатайствовал о перемещении одного из них? Вероятный ответ: для указания на лицо, настолько для них авторитетное, что вопрос о целесообразности действия снимается. Больше того, сообщая, что исходный импульс идет от чужой воли, всесильный Демидов не стесняется в этом (в покорении ей) признаться. Вот уж действительно «дома его надзиратель» — оказывается, в чем-то он и за хозяином надзирает, а тот его слушается.

Впрочем, не беспрекословно. Письмо интересно еще и тем, что в нем ищут компромисс, готовность подчиниться цели, неизвестной нам, но, вероятно, более высокой, чем деловой интерес, и естественная для предпринимателя расчетливость. Акинфий и готов отпустить, но требует, чтобы Никифора, бывшего несколько лет при заводе «у приходу и у росходу денежной нашей казны и протчаго», предварительно «во всем счесть справедливостию». Акинфий даже удивляется, почему это не сделано до сей поры, и, словно забыв, что «торг здесь неуместен», рассуждает так, как если бы Никифор был рядовым приказчиком. Даже высказывает предположения на этот счет, бросающие на того тень подозрения: «И веема я сумни-телен, что он о своем щете сам очистки о себе не требует. Ежели б он в том был чист, то б он о счете своем непрестанно нас просил. Д[а] ему б и самому веема то надобно» [683].