Демидовы: Столетие побед

Эпизод с хоромами одноразового использования Бажов вспоминает, размышляя об умеренности первых Демидовых в «расходах на роскошь личного порядка». В отношении Никиты тут вроде бы и обсуждать нечего, но писатель считает возможным говорить о «скромности личной жизни» также и Акинфия.

«Единственным случаем неоправданного мотовства, — замечает он, — может служить разве приказ Демидова сжечь специально построенные и роскошно обставленные "Красные палаты", где во время ревизии жил князь Вяземский. Но это случай особого рода. Он, на мой взгляд, может быть кульминационным в основном и самом трудном конфликте Демидовых с родовым барством. Надо было сжечь, чтоб получить право публично сказать сенатору двусмысленную фразу: "Кто же после вашей светлости там жить у нас будет (станет)"».

Анекдот, конечно, хорош — симптоматично, что его не упустили сценаристы фильма «Демидовы». Что ни в одном из довольно многочисленных писем Акинфия (с их возведенной едва ли не в культ бережливостью и контролируемой разумом щедростью к нуждающемуся в ней) нет ничего, хотя бы отчасти подобное событие-жест напоминающее, — это не беда. Бажов так и говорит: «единственный случай». Потому и на право считаться кульминационным он, наверное, мог бы претендовать. Вот только мелочь, обращающая пафосное действие в полный пшик: такого события быть при Акинфии не могло. Сенатор А.А. Вяземский действительно приезжал на Урал, но значительно позже — в 1763 году.

Но операции с домом — его постройка/уничтожение — как высказывание, это действительно производит впечатление. Даже в том случае, если относится к пространству мифологизированной истории.

Думаем, что реальный Акинфий, окажись в подобной ситуации, так бы не поступил. Он по натуре был собирателем и строителем. Уничтожать «созижданное», самоутверждаясь в комплексах, связанных с адаптацией в новом социальном окружении, не в его стиле. Слишком сильной натурой он был, чтобы действовать, по сути, потакая малодушию. Такое поведение больше к лицу гордому и обидчивому Прокофию.

Остается только сожалеть, как мало мы знаем о четырех домах, которыми Акинфий владел в столицах. Несомненно, они отличались от дома при Невьянском заводе, даже, возможно, от тульского — отличались в сторону большей роскоши. Положение обязывало: живя в столице, Демидов не только посещал важных персон, но и принимал их у себя. Дома имели разную историю. Тот, что в Москве, на Балчуге, принадлежал, возможно, еще отцу. Он, как упоминалось, владел двором как раз в этом районе — в приходе церкви великомученика Георгия, что в Ендове. Несомненно, какие-то участки Акинфий прикупал в столицах и сам. Отнюдь не обязательно, что он приобретал сразу большие — постепенно разрастись мог и первоначально невзрачный клочок земли. Примером может служить расширение петербургского двора в приходе церкви Симеона Богоприимца и пророчицы Анны. У него имелся тут незастроенный участок, обозначенный в документах как «огород». Находясь в Петербурге по делам Комиссии о заводах, Акинфий в марте 1734 года всего за 35 рублей покупает у подьячего Ямской канцелярии Степана Андреева примыкающий к его огороду еще один небольшой (7 на 3,5 сажени) участок с избой [760]

. Так, постепенно, зернышко к зернышку, складывалась городская усадьба, которая со временем получит каменный дом и необходимые службы. Естественно, что дворы, ставшие владением Демидовых после равнодушного к излишествам комиссара, тем более дома, построенные на них, были ближе к новым стандартам качества жизни.

Не станем перегружать повествование рассказом о других домах, принадлежавших Акинфию в городах европейской части России, на Урале и в Зауралье. Отметим лишь, что на общем фоне городской застройки некоторые из них, несомненно, выделялись. Показательна история с одним из них — двором в Нижнем Новгороде, находившимся на берегу Волги у Струговой пристани. Его застройка роскошью не отличалась: каменные палаты, деревянный «покой», амбар для «клажи железных припасов». Здесь производилась «железная продажа и складка… военным разным припасам струговым снастям и инструментам», которой распоряжался демидовский приказчик. В ходе второй ревизии, именно в феврале 1744 года, каменные палаты на нижегородском демидовском дворе были заняты постоем под переписную канцелярию. Уведомленный об этом приказчиком, Акинфий пожаловался императрице. Не соизмерившим с реальностью свои притязания ревизорам, а с ними и губернатору князю Даниле Друцкому после данного ею специального (!) именного (!) указа (от 2 июля 1744 года) пришлось оправдываться. Примечательно, как они объясняли выбор демидовского дома: в городе других подходящих для размещения канцелярии домов, по их утверждению, просто не было [761].