Демидовы: Столетие побед

Мамин-Сибиряк писал о свойственных ему «неистощимой энергии, железной воле, самодурстве, жестокости». «Хищный приобретатель и эксплоататор», «жесткий и энергичный делец»[780] — так характеризовал его Б.Б. Кафенгауз, исследователь, хорошо знакомый с документами и не склонный к фантазированию (хотя, конечно, как и всякий, не защищенный от влияния стереотипных трактовок в случаях, когда документ их допускает).

По мнению И.М. Шакинко, Акинфий на протяжении жизни эволюционировал в сторону усиления в нем отрицательных качеств. «Что-то безобразное произошло с Акинфием Демидовым к концу жизни. Он всегда был суров, но садистский оттенок, какое-то злодейское презрение к людям проявилось именно в последние годы… Он стал деспотичнее и мелочнее. Наряду с широкими замыслами он погряз в десятках судебных свар, дрязг, тяжб со своими конкурентами, братьями[781], сестрой, их детьми и другими людьми, что повстречались на его пути. Когда просматриваешь эти документы и видишь, как грозный горный царь сутяжничает, крохоборничает, мелочится, словно Плюшкин, становится даже обидно за эту безусловно крупную личность….Этот талантливый человек, гений своего горного дела, творец, созидатель явно душевно деградировал»

[782].

Эти слова словно вдохновлены фильмом 1983 года «Демидовы», в котором Акинфий претерпевает именно такую нравственную эволюцию и, прощаясь со зрителем, крепко сжимает в руке ставшую для него талисманом золотую фигурку из когда-то ограбленного им языческого капища. Но насколько этот портрет соответствует оригиналу?

Да, как и всякий предприниматель, использовавший (то есть эксплуатировавший) наемный труд, Акинфий вполне обоснованно может быть назван эксплуататором.

Но использовать труд — не значит драть с работника три шкуры. Драл бы — не бежали бы к нему работные люди с казенных заводов и не пришлось бы Демидовым и Геннину договариваться о взаимном неиспользовании у себя таких беглецов[783]. Ненавидевший пьянство и лень, Акинфий принуждал трудоспособного к труду и платил за него. Вот отрывок из его письма в заводскую контору с ответом на просьбу возчиков увеличить им оплату: «В пророческих книгах напечатано: "Не прелагайте предел, я же положиша отцы ваши"[784]. А вы откуда взяли такую премудрость и для какой выгоды затеваете? Я всем вашим обывателем плату произвожу не по силе плакату. Как вы и сами известны, во всех работах производится от нас плата против плакату в полтора и вдвое. Зачем же мне им прибавлять?»

[785]

Да, возобновление споров вокруг Верхотулицкого завода (случай, который Шакинко, возможно, подразумевал, говоря о сварах и дрязгах с родственниками) не красит стареющего Акинфия. Но обратим внимание: не он спровоцировал тот конфликт. Всё началось с попытки пользователя закрепить завод за Акинфиевой, собственника земли, спиной.

Да, известно о множестве судебных тяжб Акинфия последних лет его жизни. В списке спорных дел последних лет, составленном около 1744 года, дел продолжавшихся — около трех десятков[786]

, а ведь были еще и другие — решенные и потому в этот реестр не включенные. Но и в прежние годы Акинфий тоже немало судился, однако отражающих это сводных данных просто нет. Как сравнивать?

Факты жестокости по отношению к людям… Были такие факты. Но мягче ли поступал его отец, у которого он учился разуму? Едва ли — примеры этому мы приводили, их нетрудно умножить.

Еще недавно мне виделось такое объяснение этих фактов. Акинфий к концу жизни так высоко взлетел, такими планами ворочал, что ему постепенно становилось уже не до отдельных людей. Всегда входивший в детали, он не мог охватить их все, детали жили своей, иногда и «безобразной» жизнью. (Разве не могло быть склонных к садизму приказчиков? Наверняка были.) Да и вообще, человек становился песчинкой в огромной вселенной, наконец покорившейся ему, вселенной, которую он с наслаждением строил и перестраивал по собственному плану. Безразличие к отдельному человеку, отношение к нему как материалу, глухота к боли — всё это, наверное, у него было. И у Петра I было. Но «садистский оттенок»… Если принять эту гипотезу, один шаг до включения в биографию Акинфия легенды о мастерах, затопленных в подземельях Невьянской башни.

Внимательное знакомство с письмами Акинфия не подтверждает этой модели. Приведем фрагменты из двух относящихся к 1741 году его писем, так выразительных в каждой детали, что рука не поднимается их сокращать. Оба посвящены вопросам, для нас настолько незначительным, что мы даже не уговариваем читателя входить в их суть. Главное в этих текстах не объект и предмет, а то, в каком стиле и тоне Акинфий осуществляет пресловутое ручное регулирование.

Итак, письмо первое, от 21 июня, адресованное главному тагильскому приказчику Григорию Сидорову: