Демитрикая: Путь вампира

Охренеть! Так и знал, не жди от императрицы ничего хорошего, какого-то сломанного Рыцаря Смерти мне подсунула. Эта барышня в латах не имеет права так со мной поступать и вообще по факту не должна.

— Стой, — приказал я ей.

Рейне остановилась и посмотрела на меня, но как именно — не знаю, по шлему фиг разберёшь.

— Достань свой меч, — она повиновалась. — Встань на одно колено.

Рыцарь фыркнула, но приказ исполнила.

— Может, хвати… — начала спутница, но я перебил.

— Молчать, теперь упор лёжа и десять отжиманий.

— Мне надоел этот цирк, — Рейне встала и убрала меч в ножны. — Я тебе сейчас под дых дам, чтобы не командовал, ясно? Пошли уже.

Делать было нечего, я направился за ней. Так, она всё-таки выполняет мои приказы, но не все. Если Рейне не ломала мне тут комедию, то какую-то власть я над ней имею.

— Ложись и пой, — резко приказал я ей.

Надо сказать, реакция у неё отличная, только вот она не легла, а врезала мне рукоятью клинка под дых, как и обещала. По привычке я начал задыхаться и ловить воздух ртом. Осознав, что это не обязательно, остановился.

— Алказар, ничего личного. Да, я стала твоей собственностью. Но я имею право игнорировать некоторые твои приказы, если ты будешь злоупотреблять моей покорностью. Ты, конечно, извини, но идиотизмом я с тобой страдать не собираюсь.

— Ладно, ты тоже прости. Просто ты не похожа на тех Рыцарей Смерти, что я знаю, — пояснил я.

— Да, ты мало что о нас знаешь…

Рейне отвернулась и продолжила путь.

'Площадь, что ещё вчера была пустой, вся заполнена народом. Ликованье и азарт, крики гнева, осужденья — люди ждут кровавой казни, люди жаждут представленья. И прикован к эшафоту полный их презренья взор, где приговорённой деве был зачитан приговор. Но безропотна она, нет ни страха, ни страданья в чистых как родник глазах. Понапрасну ждёт толпа слёз и просьб об искуплении, к небу обращена её мольба — к тому, во имя кого народ свой на битву вела.

— Господь, разве не ты мне миссию свою дал? Не ты ли на путь истины меня наставлял? Разве не ты меч мой рукою своею милосердной направлял? Неужели такой конец уготован моей судьбе? Сгореть, как ведьме, на костре?

Она была героем, избранной Богом, любимой народом… Но кто предал её? За что эта боль? Разгорается пламя, обжигает огонь…

— Прошу, дай мне знак… Или на это воля твоя? Если в том мудрость твоя, я готова принять очищение от огня. Но, прошу, только не оставляй меня…

Но безмолвны небеса, нет ни ответа от создателя, ни утешенья — словно зазря погибает его дитя. И стихла толпа, в раскаянии люди опускали глаза. Шепча имя Бога своего, сгорала мессия, веру в сердце храня.

Хмурилось небо, наливаясь слезами, с громом обрушилось на грешную землю, разгоняя толпу. Дождь смыл прах и пепел, оплакивая избранную свою, словно пытаясь сказать, что не нужно больше кровь за веру проливать…'

— Хм… А ты зарифмовать не пробовал? — спросила Рейне, после того как я закончил свой небольшой рассказ.

Пока мы шли, я не смог вынести молчания и решил рассказать ей одну из своих недавних миниатюр, которую заготавливал для бардовских выступлений. Ну и что, что сюжет известный, здесь то эту историю не знают. То, что я из другого мира — это офигенный плюс, могу коверкать пафосные истории, и никто мне за плагиат звездюлей не даст.

— Да пытался немного, — ответил я.

— Знаешь, довольно-таки неплохо. Поработай над рифмой и ритмом и, мне кажется, получится хорошая песня, — получил я от неё совет и похвалу. Надо же, похоже эта история всё-таки затронула её загадочную душу.

— Хорошо.

Тем временем мы подошли к воротам.