Демобилизация

- Нам татарам, одна муть, - придвинул Борис табурет к столу. Он все еще не оправился от известия о Вальке-монтажнице.

- Сдавай, коммунист, - пододвинул Морев колоду Павлову.

- Сдай на мизер, чтоб больше трех не ловилось, - сказал Борис.

- Ну да! Разве Федя-большевик когда сдаст, - вздохнул Секачёв.

- Чего они тебя так окрестили? - спросил Курчев покрасневшего Павлова.

- Скажи, не зажимай, - подмигнул Морев.

- Да хватит вам, - отмахнулся Федька.

- В партию подал, - напуская важности, пробасил Секачёв.

- Врешь!

- Чего врать? Мы все со смеху чуть в штаны не наложили, а Колпиков ничего - принял. Покажи, чума, кандидатскую корочку.

- Правда, покажи, - попросил Курчев, все еще надеясь, что его разыгрывают.

- В сейфе, - мотнул головой Павлов. - Ну что, мизериться будешь? уткнулся в распущенные веером курчевские карты.

- Да нет, - Курчев сразу потерял интерес к игре.

Через полтора часа, почти все время пропасовав, он выиграл восемнадцать рублей и, притащив из волховской комнатенки его матрас и подушку без наволочки, скинул сапоги и накрылся шинелью.

- Спишь? - спросил в темноте Федька.

- Ага, - машинально ответил Борис, думая, как завтра встретит его Ращупкин.

- Батя тут чехвостил тебя.

- А тебя? - усмехнулся Борис.

- Меня - нет, меня теперь не укусишь.

- Ну, это как взяться. Ты пить бросил? - спросил младшего лейтенанта.

- Пить - нет, - засмеялся тот, но тут же посерьезнел: - Без корочки офецеру нельзя. Все равно, когда подавать, сейчас или через год. Уж если решил, так лучше сразу... А то ты отсюда выскочил, а мне что - пропадать?..

- За что Журавль ругал? - спросил Борис.

- А так... За все сразу. Трус, говорит. В воздух стрелял, а потом сразу дёру. Говорит, дня лишнего здесь не потерплю. Документы готовы. Как приедет, пусть к начфину идет и все.

7

Утром Борис на развод не вышел. Сидел на койке и меланхолически разглядывал свои сапоги. Волхов уехал в отпуск и чистить обувь было нечем.

Заметив, что пуговица на левом погоне шинели оторвалась, он сорвал погон, а для симметрии и второй. В мятом кителе и бриджах, в невычищенных сапогах спустился к штабу. Никто навстречу не попадался.

Круглолицый начфин сидел в своей комнатенке с каким-то незнакомым мордатым младшим лейтенантом.

- Вот он, - кивнул начфин на Бориса. - С него возьмешь и как раз будет. А ты, Курчев, сдавай удостоверение, бери справку и вот три косых. По вчера рассчитал. За "молчи-молчи" выходное не положено.

Курчев выложил удостоверение личности, взял справку, которая до получения паспорта оставалась его единственным документом, расписался на отдельном листе ведомости и пересчитал купюры. Все были пятидесятками и здорово оттопырили карман.

- Куда кладешь? - усмехнулся начфин. - А ему?

Курчев понял, что мордатый младший лейтенант - это присланный в часть новый комсорг.

- У меня все плачено, - сказал и вынул из нагрудного кармана билет. Ему жаль было разменивать новые купюры.

- За март уплачено,- поглядел комсорг в свою новенькую ведомость,- а за апрель - нет.

- А сколько?

- Полтора процента, - усмехнулся начфин.

- Фью, - присвистнул Курчев. - Не пойдет. Апрель только начался. В Москве заплачу. Да и с выходного не положено.

- Положено со всего, - помрачнел комсорг.

- А мне двадцать шесть стукнуло...

- Что? Продлеваться не будете?

- Нет, - покачал головой Курчев и положил билет на стол.

- Ох и жмот, - восторженно засмеялся начфин, но Курчев не ответил и вышел.

В штабном коридоре, недалеко от тумбочки посыльного, заложив руки в карманы галифе, стоял, будто нарочно ожидая лейтенанта, капитан Зубихин.

- Здравия желаю, - сказал Борис.

- Привет. Освободился?

- Ага.

- Ну, тогда пошли. Чего-то тебе покажу, - взял Бориса под руку. Специально для тебя приехал.

- Еще чего? - вырвал Курчев руку. Ему казалось, что его арестовывают.

- Да не дрожи. Или совесть нечиста?

- В чем дело?

- Ни в чем. Хотел тебе кой-чего показать. А то уедешь и не узнаешь. Пойдем, жалеть не будешь.

- Некогда. Паспорт получать надо.

- Пошли, пошли. Все равно сегодня не успеешь.

- У тебя что - ордер на меня? - не выдержал Борис.

- Дурак, - сплюнул Зубихин. - С тобой же, как с человеком...

Они стояли на плацу и Курчеву казалось, что полк во все глаза глядит на них из окон.

- Надо, чтобы каждый человек разделил тетрадную страницу... медленно, словно трогал с места тяжелый состав, проговорил Зубихин, и Курчев побледнел, вздрогнул и припомнил сон про Сталина.

- Ну, чего стоишь? Пойдем отдам, - снова взял его под руку особист.

За пищеблоком, в тесной и темноватой (оттого, что с зимы не мыли окна) комнатенке Зубихин отпер сейф и протянул Борису несколько страниц довольно четкого третьего экземпляра.

- Сожги, дурак, и не пиши больше.

- Кто дал? - не выдержал лейтенант.

- Много будешь знать - загремишь... - пододвинул к краю стола консервную жестянку особист. - Пальцы не пали, - поднес он зажженную спичку к несчастному сочинению о фурштадтце.

- Садись, - кивнул на табурет. Сам сел на койку и, запустив руку куда-то к стене, вытащил початую бутылку московской.

- Не закусывать умеешь?

- Ага.

- Ну, тогда на. Стакан у меня, понимаешь, один.