Демон

Они оба рассмеялись, Линда – с искренним, радостным облегчением, Гарри – чуть сдержанно, чтобы не показать своего облегчения слишком явно. Знаешь, милый, я очень люблю нашего сына, но ты все равно – самый главный человек в моей жизни.

И, Боже, как сладко она улыбнулась, и ее ладонь у него на затылке была такой теплой и нежной, словно лепесток, и Гарри притянул ее к себе, и прижался щекой к ее мягкой груди, и буквально почувствовал, как ритм ее сердцебиения унимает его тошнотворное внутреннее беспокойство, он на мгновение застыл, прижимаясь к жене, осторожно поцеловал ее в шею, посмотрел ей в глаза, улыбнулся в ответ на ее пристальный взгляд, полный любви, его собственные глаза защипало от жарких слез, он поцеловал ее снова, медленно поднялся с кресла, взял ее руку двумя руками и поцеловал эту нежность, подобную хрупкому лепестку, вновь улыбнулся жене и повел ее в спальню, где опять целовал ее и обнимал, а потом бережно уложил на постель.

Воспоминания о прошлом подобны древней истории, они быстро стираются, если не придавать им значения в связи с настоящим моментом, но история имеет свойство повторяться. Пару месяцев жизнь Гарри спокойно текла по накатанной колее – до следующего вечернего мероприятия по связям с общественностью. Он позвонил Линде и сказал, чтобы она ужинала без него, но он вернется не так уж и поздно, и они еще успеют вместе перекусить.

Даже не подогревая себя спиртным, он быстро проникся непринужденной, расслабляющей атмосферой, царившей в ресторане – блеском вечерних нарядов, смехом в их теплой компании, своим собственным благодушием, – и активно участвовал в общей беседе, искрометно шутил, травил анекдоты и наслаждался во всех отношениях приятной трапезой. По дороге из ресторана он опять позвонил Линде и сказал, что у них тут возникла проблема, и ему придется еще задержаться, и чтобы она ложилась, не дожидаясь его прихода.

Он сам удивился, когда оказался в постели с девчонкой. Он и не думал о чем-то таком. Он собирался полчасика посидеть вместе со всеми в гостиничном номере, чтобы убедиться, что партнеры довольны и не осталось никаких неулаженных вопросов, а потом сразу поехать домой. Он даже не собирался оставаться наедине с кем-то из девочек, и уж тем более – тащить ее в койку.

И все же они оказались в постели. Все как будто случилось само собой, независимо от его воли. Девочка наслаждалась его компанией. Он отличался от всех многочисленных имяреков, которых ей приходилось обслуживать. Он был приятен в общении. Он с ней разговаривал и относился к ней по-человечески, словно она ничем не отличалась от любой другой женщины, и ее симпатия к Гарри была не столько профессиональной, сколько вполне себе искренней.

Она улыбалась ему и поглаживала по груди, и тут он внезапно заметил, сколько уже времени. Всю дорогу до дома Гарри мысленно тряс головой и пытался восстановить в памяти события сегодняшнего вечера. Как он попал из ресторана в постель? Что произошло? Как это произошло? Он и не думал о чем-то таком. Он даже не возбудился. Просто сидел, разговаривал, ел и хотел убедиться, что все под контролем, а потом вдруг оказался в постели с девчонкой и с ужасом понял, что он только что ей заправлял… Дважды… Почему? Почему он так сделал? Бога ради, что происходит? Это какой-то кошмарный бред. Полный бред. Что со мной происходит? Госссподи, что происходит? Черт! Черт! ЧЕРТ!

А потом

было утро, и угрызения совести, и проклятое чувство вины и раскаяния, что обжигает тебя изнутри, выступает потом на коже, дурманит разум, и ты даже не осознаешь, что именно тебя беспокоит, не даешь имени этим чувствам, но отчаянно убираешь их в самые глубины нутра, в некую внутреннюю клоаку, где они растворятся в других ощущениях и утекут прочь, и тебе не придется их распознавать и осмысливать горькую правду. Матерь Божья, прошу тебя, пусть эта правда останется скрытой. Я не желаю знать правду. Что я буду с ней делать???? Госссподи, что мне с ней делать???? Нет, пусть эти чувства кипят, обжигают, рвут душу на части, но пусть остаются неназванными, чтобы не было необходимости разбираться в причинах. Назовем их просто болью. И тем ограничимся. Не будем тащить их на свет и доискиваться до правды. Давай так. Пожалуйста. Я не знаю, что с ним делать. Просто не знаю…

И еще один

завтрак с разглядыванием тарелки – предыдущий всплывает в памяти внезапно и живо, а вместе с ним вспоминаются хитрости и приемы, примененные в прошлый раз, – и бесконечная пытка, когда время тянется мучительно медленно, и дорога на работу, и лифт ползет еле-еле, и вот наконец ты заходишь к себе в кабинет, поплотнее закрываешь дверь, отгораживаясь от всех, сидишь, схватившись за голову и стиснув зубы, еще сильнее сжимаешь виски и сознательно заставляешь себя погрузиться в работу, а потом наступает блаженное облегчение, когда работа заполняет все мысли, включая самые темные уголки подсознания, и все потихоньку приходит в норму, и день продолжается в обычном режиме.