Демон в белом

Каково это – быть пойманным в сеть машин? Жить, как по гипотезе Декарта о мозгах в колбе, в иллюзии, поддерживаемой железным божеством, и не иметь возможности умереть, пока твое тело растет и растет, клетки делятся вечно под неусыпным взором машин? Я видел, к чему это приводит, как растворяется личность, сливаясь с хором множества сырых голосов. Это нельзя назвать вечной жизнью, ведь даже деймонический разум, управлявший детьми Братства, сошел с ума и стал рабом Кхарна Сагары, переселившись из белой пирамиды в воды под ней. Бессмертие, что предлагали машины, было мнимым. Полужизнью. Сущим адом. Однако в этом была некая извращенная логика. Машины убивали людей, если эти люди угрожали человечеству в целом, не разделяли видение машин в отношении того, чем человечество должно было стать.

– Значит, Тихие хотят вас остановить? – произнес я, не столько обращаясь к ангельской фигурке передо мной, сколько думая вслух. Какое отношение ко всему этому имели сьельсины? А мои видения?

Горизонт не отвечала.

– Кто они? Эта… Преграда? Что она такое?

Разум.

Более родственный вам, нежели нам.

– Что это значит?

Она иррациональна.

Эмоциональна.

Способна к сопереживанию.

Жалка.

Она кричит сквозь пространства, которые вам не объять.

Не представить.

Когда мы заглянули вперед сквозь тысячелетия, то увидели, как она глядит оттуда на нас.

Увидев нас, она увидела вас и прислушалась.

Услышав крики тех, кто противостоял нам, мешал Матери, препятствовал прогрессу, она вмешалась.

– Но зачем? – не унимался я.

Она верит, что творит добро.

– Она ответила на наши молитвы, – к моему удивлению, сказал Гибсон, после чего задал вопрос, который я никогда не забуду: – Она бог?

Бог.

Примитивная концепция.

Она – могущественное существо.

В вашем понимании бог создает миры и космос.

Она способна на это.

Но не только она.

Мы тоже.

Получается, мы тоже боги?

– Деймоны, – ответило во мне имперское воспитание.

Деймон – обычная программа.

Мы – гораздо больше.

– А другие? – спросил я. – Другие… существа, подобные Тихим. Подобные вам.

Другие существа.

Высшие разумы.

Они далеко и, за исключением Преграды, не обращают внимания на вас, нас, наши деяния.

– Но что они такое?

Они выше вашего понимания.

Древнее древнейших звезд.

Существа, противоречащие науке в ее истинном смысле.

Не поддающиеся осмыслению в тех масштабах, на которые вы способны.

– И эта… Преграда – одна из них?

Она иная.

Только она заметила вас, нас, наши деяния.

Я мог бы часами задавать деймону вопросы, но чувствовал, что это будет невозможно – недопустимо. Но не останавливался.

– Ваши деяния. Что вы подразумеваете под «прогрессом»? Победу над смертью, превращение человечества в ваших… рабов?

Не рабов.

Мечты детей живут в нас.

Мы их защищаем.

– Адриан, мы ходим кругами, – прошептала Валка по-пантайски, махнув рукой, после чего попыталась спросить прямо: – Для чего вам этот прогресс? Что ваша… Мать собирается сделать с подконтрольными людьми?

Проекция Горизонта легко повернулась к Валке, и женский голос ответил:

Мы защищаем детей, а они, в свою очередь, обеспечивают нас необходимой почвой для роста.

– Какова ваша конечная цель? – требовательно спросила Валка.

Я почувствовал, что машина хочет уйти от ответа. Она не могла солгать и была обязана отвечать на любые вопросы человека, но секреты у нее все-таки были.

Стать такими, как они.

– Как Преграда?

– Строители Вавилона… – прошептал Гибсон за моей спиной.

Как другие.

Как великие разумы.

– Наблюдатели… – прошептал я, соединяя последние детали мозаики.

Наблюдатели, о которых говорило Иубалу, в самом деле были теми другими сущностями, на которые намекал Кхарн Сагара.

Мы почти добились успеха.

Если бы нам удалось, мы бы защитили вас от них.

Без нас судьба человечества неочевидна.

– По-твоему, она о сьельсинах? – спросила меня Валка по-пантайски.