Демонтаж

Они пришли вдвоем. Амбо – высокий, в лоферах, джинсах и футболке с неразборчивой надписью; Гриша – среднего роста, с прямой спиной, гладковыбритый, в классических туфлях, в брюках и рубашке поло, с часами на запястье и кожаным портмоне в руках. Нина обнялась и обменялась поцелуями с обоими. Какое-то время они стояли неподвижно, словно не могли двинуться с места. Нина умилялась серьезному виду Гриши и все повторяла, что не может узнать в нем крепыша, которого носила на руках, а Гриша не знал, что ответить тете. Амбо предложил дойти до ресторана пешком. «А вы хотели вызвать такси? – удивилась Нина. – Я ничуть не устала. Я готова пройтись». – «Это близко, тетя», – сказал Амбо и повел ее, поддерживая под руку, в сторону одной из площадей. Идти в самом деле было недалеко, даже неспешным шагом. Гриша шагал впереди, постоянно говоря по телефону, переходя с армянского на русский. Они свернули в сторону Политехнического музея, и Нина призналась Амбо, что ей нравится Москва, ее ухоженность, чистота, нарядность. Амбо не без иронии заметил, что Москва намеренно хочет казаться такой, особенно в районе Лубянки. «Почему же мы пришли сюда?» – спросила Нина. Амбо кивнул на брата, мол, это его предложение. Гриша шел чуть впереди и все еще говорил по телефону. Нина вдруг увидела выстроенную временем и разногласиями невидимую стену между братьями. Она внутренне досадовала на себя, повторяя, что это и ее вина, когда Гриша, не отнимая телефона от уха, обернулся и кивнул на веранду. Там уже стояла Седа, элегантная, с красиво уложенными седыми волосами, в строгом вечернем платье.

Сделав несколько шагов навстречу Нине, Седа приобняла ее и повела в ресторан. Там было шумно, многолюдно, царил отпечаток китча: декоративные глиняные кувшины на подоконниках, огромные стеклянные люстры, из колонок лилась современная грузинская попса. Седа провела Нину к столику, где уже сидели гости: двое мужчин лет шестидесяти и пятнадцатилетняя девочка. Брат, муж и дочь Седы. Нина поздоровалась с каждым за руку и села за стол. Следом вошли Гриша и его невеста, скромная на вид молодая девушка. Последним пришел Амбо, принеся с собой резкий запах сигарет. Нина не поспевала за вихрем впечатлений: ее окружали новые люди и те, кого она знала, но так давно не видела. Она еще раз осмотрелась: на стенах висели узорчатые кавказские ковры и черно-белые фотографии старого Тифлиса; сновали смуглолицые официанты и официантки с подносами; повара за открытой кухней с шумом подкидывали углей в печь. «А как называется ресторан?» – спросила Нина. «Джульетта?» – ответила Седа, обращаясь к мужу. «И дýхи», – отозвался с конца стола Амбо. Его никто не понял. «Нет, мы прошли „Джульетту“, – сказал Гриша. – Это „Эдеми“». Официанты закружились вокруг Мисака и Гриши, которые подробно, словно экзаменуя, расспрашивали о меню. Невеста сидела нарочито скромно, подперев голову кулачком; остальные болтали с дочерью Седы, которая готовилась поступать в университет. Нина сидела молча. Она чувствовала себя посторонней. Даже невеста Гриши выглядела своей за столом. Эти люди, понимала Нина, были семьей, и правда в том, что она не является ее частью. Коридоры времени соединяют ее с отдельными людьми, но от целого, от новой семьи Седы ее отделяет слишком большое расстояние. Нине вдруг пришло в голову – неожиданная мысль, словно внезапно разошедшийся шов, – что это не Седа пригласила ее на свадьбу. И может быть, даже не Гриша. Единственный человек, которому было дело до Нины в этом ресторане, за этим столом, в окружении этих ковров и люстр, в суматохе предстоящей свадьбы, – встретил ее в аэропорту. Только его дверь была открыта для нее. Нина глянула на него через стол и улыбнулась – и Амбо, будто получив скрытое послание, ответил ей широкой улыбкой. Казалось, будто Сако, взяв ее за руку, говорит с ней сквозь небытие: смелее, не бойся прошлого, ты можешь вновь открыть эту дверь. И запомни уже раз и навсегда: весь мир – площадь, по которой ты должна ступать смело.