День гнева

Остановив колонну, он в сопровождении переводчика, горниста и капитанов Гильера и Лабедуайера направляется туда, где рядом с парламентером стоят двое: один, судя по синему мундиру с красными выпушками и эполетами, капитан артиллерии, а другой — давешний его собеседник, тоже капитан, но в зеленом мундире, вокруг же толпится полдюжины примерно солдат и горожан, вышедших вперед. Остальные сидят и лежат за лафетами, в воротах парка, на крышах и в окнах главного корпуса, не выпуская из рук оружия, поглядывая на французов с враждебным любопытством. От монастыря Маравильяс идут взглянуть, что случилось, новые и новые инсургенты, а иные взирают на происходящее из-за ограды. Новоприбывший ведет жаркий спор с двумя другими офицерами. Монтолон замечает капитанские знаки различия на его белом мундире с красными обшлагами и отворотами — таком же, какие носят и несколько солдат, обороняющих парк. Стало быть, они из одного полка. А кроме них мелькают и синие мундиры артиллеристов, которыми командует, вероятно, низкорослый капитан. Золоченые бомбы, вышитые на воротнике у другого — того, что повыше, — удостоверяют его принадлежность к тому же роду оружия, однако носит он зеленый мундир генерального штаба. Сбитый с толку француз спрашивает себя, с кем же ему придется иметь дело и кто же тут, черт возьми, все-таки главный.

* * *

Мельчор Альварес, капитан волонтеров короны, не только обливается потом и тяжело дышит, но и раздражен до последней крайности. Он взмок и запыхался оттого, что бегом бежал сюда от самых казарм на Мехораде во исполнение приказа полковника дона Эстебана Хиральдеса, который четверть часа назад послал его сюда, наказав потребовать от тех, кто самочинно распоряжается в артиллерийском парке, чтобы немедленно прекратили огонь и сдали Монтелеон французам. А раздражен — оттого что смертельно рисковал, оказавшись меж двух огней и не имея от пуль с обеих сторон иной зашиты, кроме белого платка на острие сабли, но никто из распоряжающихся здесь офицеров в переговоры с ним не вступает. Капитан Луис Даоис, выслушав его, кратко посоветовал возвращаться туда, откуда пришел, а его сподвижник Педро Веларде нагло расхохотался в лицо:

— Полковнику Хиральдесу мы не подчиняемся.

— Это приказ не Хиральдеса, а Верховной хунты, — настаивает Альварес, показывая документ. — И подписан лично военным министром… Он возмущен вашим самоуправством и приказывает сию же минуту прекратить огонь.

— Министр ваш понапрасну теряет время, — заявляет Веларде. — Да и вы тоже.

— Вы же одни! Никто не придет к вам на помощь. Во всем Мадриде восстановлено полное спокойствие.

— Оглохли, что ли? Я же сказал — зря время тратите.

Капитан Альварес мрачно смотрит на офицера генерального штаба. Вручая ему предписание, полковник Хиральдес предупредил, что Педро Веларде — известный сумасброд и человек одержимый, но это, пожалуй, уже чересчур. Тревожит и то, что Даоис, всем известный своей рассудительностью и спокойствием, тоже замешался в это дело. Да, заключает про себя Альварес, оглядев взбудораженных людей, выбоины и кровяные подтеки на мостовой, все зашло слишком далеко.

— Вы лишились всякого чувства ответственности, — продолжает он тем не менее весьма суровым тоном. — Подстрекаете простонародье, разжигаете самые низменные страсти, а последствия могут быть поистине чудовищны… Неужели не довольно и той крови, что уже пролилась с обеих сторон?

Капитан Даоис разглядывает французов. Командира колонны, стоящего в четырех шагах, сопровождают два офицера и горнист. Рядом переводчик доводит до его сведения смысл неприятной беседы. Майор слушает внимательно, склонив голову, нахмурившись, теребя пряжку портупеи, — в другой руке он держит саблю, которую так и не спрятал в ножны.

— Кровь проливают, расстреливая народ картечью, эти вот господа, — отвечает Даоис, кивнув в сторону французов. — Правительство же и лично вы, капитан Альварес, сидите сложа руки и спокойно смотрите на это истребление.

— В лучшем случае! — пылко подхватывает Веларде. — А в худшем — вступили с врагом в сговор.

Альварес, и от природы-то мало расположенный к голубиной кротости, чувствует, как вскипает в груди ярость. Он не сторонник французов, но всего лишь военный человек, верный долгу, присяге и королю Фердинанду VII. И сюда пришел не только потому, что послали, — нет, он и сам считает, что сопротивление императорским войскам есть авантюра, причем не только безрассудная, но и совершенно бесполезная. Ни народ вместе с военными, ни Испания, даже если она вся поголовно возьмется за оружие, не сумеют справиться с самой могучей армией мира — нечего даже и думать об этом.

— С врагом?! — уязвленно вскидывается он. — Враг здесь один — остервенелая, сорвавшаяся с узды чернь! А ваши слова о сговоре я расцениваю как личное оскорбление.

Педро Веларде, закаменев лицом, делает шаг вперед, пальцы судорожно стискивают эфес.

— Ну так что же? Требуете удовлетворения? Желаете драться со мной?.. Отлично! Уберите эту позорную тряпку со своей сабли, примкните к этим господам — и мы скрестим оружие!