День гнева

– Ваши чекисты и ломаются, и продаются, и покупаются, – успокоил его Коляша. – Хотите, я его за сто двадцать три рубля куплю?

Любопытную дискуссию не позволил продолжить дверной звонок.

– Кто бы это? – удивился Зверев.

– Ленька Махов, – сообщил Сырцов и пошел открывать.

Шикарный Махов явился не один: он привел с собой гражданина в наручниках. И – не здравствуй, не прощай:

– Я тут поблизости у приятеля в отделении разобрался с этими тремя по всем пунктам. Тяжелый случай: каждый вооружен пистолетом и автоматом иностранного образца, в багажнике автомобиля шанцевый инструмент, снайперский винчестер, и ни у кого – даже подобия документов. Бандоформирование. Двоих я отправил в изолятор строгого режима, а одного прихватил с собой. – Махов резко развернулся и заглянул в глаза Коляше: Не узнаешь солагерника, англичанин?

– Бирюк! – ахнул Коляша и в недоумении посмотрел на Махова. – Ему же по последнему мокрому делу вышку дали!

– И я думал, что распрощался с ним навсегда, – признался Махов. – А он живой, и в ручках у него автомат и пистолет.

– Скажи-ка мне, душегуб, давно ли ты в спецгруппе? – тихо спросил Зверев.

– Я не в группе, я по найму, – свободно ответил Бирюк.

– А кто тебя нанимал?

– Да вот он, – Бирюк кивнул на майора. – Севка Красов.

– А из-под стражи освобождал?

– Он же, он же!

Зверев поднялся с дивана и подошел к сидячему на полу Красову. Тот предусмотрительно прикрыл голову руками. Зверев рывком за грудки поднял его на ноги и, посмотрев недолго в серые непонятные глаза, ударил его по лицу. Ладонью. Дал пощечину. И отпустил. Красов стоял, слегка пошатываясь, а Зверев вернулся на диван.

– Не обосрался еще со страху? – деловито поинтересовался брезгливый Коляша и, по виду Красова поняв, что тот еще не обосрался, предложил Казаряну: – Продолжайте, Роман Суренович, он в присутствии Бирюка вмиг разговорится.

– Так каким образом вы собрались изолировать полковника Зверева? Казарян бил в одну точку. За Красова бодро ответил Бирюк:

– Изолировать! Пришить мы его должны были и закопать так, чтобы никто никогда не отыскал. За это Севка мне волю обещал.

– Смысл! Смысл! – вдруг заорал Казарян. Бирюк испугался и тотчас переложил ответственность на Красова:

– Смысл – это не моего ума дело. Про смысл у Севки спрашивайте.

– Майор, я вас последний раз спрашиваю по-хорошему, – жалобно сказал Казарян.

– Смысл элементарен. Через пару дней после исчезновения Зверева – по Министерству слух, подкрепленный ненавязчивой информацией о том, что он по каналам одной из иностранных разведок ушел за кордон. А через неделю косвенные доказательства его присутствия на Западе в иностранной прессе, доложив, Красов попросил: – Можно я сяду?

Сырцов выдернул из-под круглого стола тяжелый стул и поставил его у стены. На валких ножках Красов подошел к стулу и сел.

– Кому вы должны доложить об успешно завершенной операции? И в котором часу? – продолжал задавать вопросы Казарян.

– В два ноль пять я должен позвонить по телефону. Сначала три гудка, потом два, наконец, пять. Трубку брать не будут.

– Телефон?

– Сто сорок три, сорок девять, восемнадцать.

– Квартира, одна из многочисленных явочных квартир, – сказал Зверев.

– Ваши действия после этого звонка? – не унимался Казарян.

– Приказано отдыхать.

– И отдыхал бы! – догадался Зверев. – С чувством исполненного долга. Пристрелил бы меня, закопал и отдыхал.

– Бирюк вам не нужен? – поинтересовался Махов. – Если не нужен, то я его подальше запрячу, и за другие дела.

– Забирай его, Леонид, – разрешил Казарян.

– Пошли, начальничек! – как истинный уголовник, Бирюк был рад любой перемене. Махов решительно махнул рукой и Бирюк направился в прихожую. Прощально кивнув всем, Махов направился за ним. Щелчком захлопнулась дверь. Поднялся и Казарян.

– Контрольный звонок майор сделает отсюда, и уж потом, Николай Григорьевич, забери его к себе. И поговори с ним о подробностях.

– Это уж как пить дать! Наговоримся всласть, – пообещал Коляша.

– Ну, мы с Жорой двинули. Пора…

– А что же я? – вопросом перебил Зверев.

– С минуты на минуту Санятка Смирнов вам все разъяснит.

54

В четыре часа утра на фоне нетемного ночного московского окна мелькнул осторожный бесшумный силуэт. Прямо-таки театр теней.

– Чего тебе, Алька? – ясным голосом спросил Смирнов.

– Не спишь? Волнуешься? – задал сразу два вопроса Спиридонов.

– Раз спрашиваю, значит, не сплю, – с натугой откликнулся Смирнов (не вставая с дивана тянулся к выключателю настольной лампы на столе). Зажегся свет и, прикрыв глаза от яркости, он ответил на второй вопрос: – Некогда мне волноваться. Я думаю.

– Ишь ты! – восхитился Алик и, пошарив за книгами извлек бутылку коньяка и две рюмки. – А я волнуюсь, даже боюсь наверное. Выпьешь?

– Нет, – твердо решил Смирнов.

– Дело хозяйское, – не настаивал Спиридонов и, быстро, налив рюмку, тут же закинул ее в себя. Понюхал ладонь, вздрогнул. – О чем думаешь, Саня?

– Даже не думаю, скорее картинки всякие представляю. Из прошлого. Из настоящего. Из возможного. И просто картинки вспоминаю.

– Рафаэля? Писсарро? Брока? – попытался догадаться уже насмешливый Алик.