День гнева. Повести

— Бу сделано! — заорал Сырцов и, лениво подобрав три мятых консервных банки из своих бывших мишеней, вдруг неожиданно запустил их через минимальные интервалы вверх и в разные стороны. Но державший пистолет двумя руками полуприсевший и раскорячившийся Смирнов был готов. Три выстрела последовали один за другим в темпе сырцовских подбросов. Обиженно взвизгнув, каждая из банок при выстреле меняла направление. Смирнов попал все три раза.

— Факир не был пьян, и фокус удался, — скромно оценил свои действия Смирнов, выщелкнул обойму, достал из кармана патроны, дозарядил магазин, небрежно загнал ее в рукоять и возвратил парабелум на место. За пазуху. Сырцов, наблюдая за ним, сидел на земле, кусал желтую травинку. Не похвалил, как положено, спросил о совсем другом:

— Почему они нас не пасут, Александр Иванович?

— Не видят в этом смысла, Жора. — Смирнов, кряхтя, уселся рядом, подыскал себе подходящую травинку. Продолжил после паузы. — Они же знают, что имеют дело с профессионалами, которые, если им надо, всегда могут уйти от слежки. Наверняка у них есть информация о наших перемещениях и контрольные точки, установленные ими по этой информации.

— Информация-то откуда?

— От осведомителей, естественно.

— В нашем, значит, окружении… Но кто, Александр Иванович?

— Вот уж не знаю. И, наверное, не узнаю никогда.

— Да, связались вы…

— Боишься, Жора?

— Боюсь, не боюсь — какое это имеет значение? — тоскливо сказал Сырцов и выплюнул травинку. — А вы боитесь?

— Бояться по-настоящему можно только одного — смерти. А я за последние три года уговорил себя, что она вот-вот придет и вовсе не такая уж страшная. Так что я не боюсь, Жора. Тревожусь — это есть.

— А я боюсь, — наконец, признался Сырцов.

52

Нынче плейбой Дима был в неброском камуфляже, который гляделся неожиданно ловко, — как на военном, привыкшем к форме. Он сидел в кресле, положив ногу на ногу и рассматривал свой десантный башмак. Англичанин Женя находился на своем месте у стола.

— Любишь ты маскарад, — решил Англичанин Женя. Он и был, как англичанин: твидовый пиджак, белая рубашка, модный галстук, черные брюки, черные башмаки. Всюду в таком виде можно: и на прием, и к бабе, и на службу, и в кабак.

— Я люблю соответствовать, — поправил плейбой-десантник.

— Своим представлениям об обстоятельствах и о себе в этих обстоятельствах, — дополнил насмешливый Англичанин.

— А хотя бы и так, — Дима закинул руки за затылок, с хрустом потянулся и коротко доложил: — В основном мы готовы, Женя.

— Все хорошо, прекрасная маркиза, за исключением пустяка, — малоприятным голосом пропел Женя и уже вне мелодии спросил: — Какой пустяк, Дима?

— Ты не знаешь! — обиделся Дима. — Зверев может подвести.

— Я думаю, не подведет, — успокоил Англичанин. — Нынешняя наша разболтанность не подвела бы.

— За организацию отвечаю я.

— Ты это ты. Но есть еще и исполнители. Сколько их у тебя?

— Отделение. Дюжина. Двенадцать. Вся твоя элита, Женя.

— Элита элитой, а для цепи не надо ли добавить? Прорехи закрыть, выходы закупорить, подходы контролировать. А?

— Вроде бы заманчиво, но толкаться будут. Чем больше людей, тем больше бестолковщины.

— Тогда действуй один, — поймал на слове Англичанин.

— Ну, нет! — Я все-таки начальник. Кто-то должен выполнять мои приказы.

Англичанину стало невмоготу сидеть за столом, и он решил глянуть на Политехнический. Политехнический был ничего себе, в меру облезлый. Англичанин стоял у окна и осторожно касался холодного стекла горячим лбом.

— У тебя выпить есть? — спросил плейбой.

— Перед операцией?

— До операции. — Дима загнул манжет пятнистой рубашки и сообщил, глядя на спецчасы: — Двадцать тридцать две. До начала операции одиннадцать часов двадцать восемь минут. В нашем распоряжении чистых восемь часов. Можно и выпить, и отоспаться, Женя.

Англичанин молча проследовал к так называемой деловой стенке, остановился у деревянной дверцы и, найдя в связке нужный ключик, щелкнул замком. На трех полках стояли бутылки на любой вкус.

— Чего тебе? — спросил Англичанин.

— Коньяку хорошего.

— Согласен, — он извлек из шкафа бутылку «Греми», два стакана, вазочку с конфетами и умело донес все это до письменного стола. Там и разлил по полстакана. По сто двадцать пять. Разом и без слов выпили. Сдерживая дыхание, развернули конфетки и удовлетворенно зажевали.

— Хотя так пить коньяк — свинство, — отметил Дима.

— Ты из себя передо мной аристократа не корчи. — Англичанин уселся в свое кресло, привычно откинулся, в удовольствии прикрыл глаза. — Мы с тобой, Димон, друг друга и голенькими видели. Перед кем, но только не передо мной оправдывай свою плейбойскую одежду.

— Засуетился, да? — догадался плейбой.

— Давай по второй, — предложил-приказал Англичанин, не открывая глаз.

Плейбой выкарабкался из кресла, строго соблюдая дозу, налил по стаканам, поднял свой на уровень настольной лампы, любуясь затемненно золотистым цветом коньяка, сказал:

— За то, чтобы это поскорей закончилось.

Выпив, Англичанин вяло откликнулся на тост.

— В любом случае это закончится. Вопрос только — как?

— За удачу не пьют, Женя.