День гнева. Повести

— Я художника не знаю, — как бы простодушно признался Смирнов. — Одна картиночка вроде как карикатура из жизни морских глубин. У правой рамки картинки, почти уходя из нее, плывет беспечная маленькая рыбка, не ощущая, что она уже в раскрытой пасти следующей за ней рыбки побольше, которая, в свою очередь, не чувствует, что она меж зубов более крупной рыбы. И далее в том же порядке и положении четвертая, пятая, шестая. Самая последняя рыбина, обрезанная рамкой по жабры, должна по идее сожрать всех. Казалось бы, законченная картиночка. Но меня мучит праздный вопрос: а что там дальше за рамкой?

— Притча? — полюбопытствовал Алик, наливая себе вторую.

— Да иди ты! — Смирнов скинул с себя одеяло и сел, с приятностью ощущая голыми ступнями жесткую податливость коврового ворса. Зевнул, темпераментно двумя руками почесал непышную свою шевелюру и решил: — Все равно спать не смогу. Надо вставать. Полшестого Витька заявится.

— Зачем? — спросил Алик и выпил вторую.

— Ты что, забыл? Он же в девяностом на съемках все лето провел в этом заказнике-заповеднике. Охотничьи карты про такие места намеренно врут. А Витька мне уточненную схему сделал, полшестого привезет, и вообще он там на месте не помешает.

— Не много ли нас на эту царскую охоту собирается? — выразил неудовольствие Алик отчасти еще и потому, что никак не мог решиться налить себе третью. Видя это, Смирнов облегчил его мучения:

— Насколько я знаю, автобусы с творческой интеллигенцией отбывают в двенадцать. Можешь, можешь третью принять, а потом поспать минуток триста, и ты в порядке. Тем более — запомни это хорошенько — твоя задача там — представительствовать и только.

— А Роман что будет делать? — ревниво поинтересовался Алик.

— Не твое собачье дело, — грубо ответил Смирнов, спохватился, поправился: — Он в группе наблюдения со стороны.

— Все мы в группе наблюдения со стороны, — обиженно констатировал Спиридонов.

— Нашу Алуську пригласить не забыл?

— Пригласили, пригласили. А зачем она тебе?

— Нравится потому что, — признался Смирнов, кряхтя, поднялся и пошел в ванную чистить вставные зубы.

55

Англичанин Женя откровенно любовался складностью и естественностью солдатской выправки камуфлированного плейбоя. Заботливо спросил:

— Выспался?

— Так точно, — по-солдатски бойко, без обозначения чина начальника доложил вытянувшийся в струнку плейбой, но не выдержал, расплылся в обаятельной улыбке и развязно рухнул в кресло.

— Судя по всему — ажур? — догадался Англичанин.

— Полный, — подтвердил плейбой.

— В незапамятные времена попал я случайно в компанию, где покойный Анатолий Дмитриевич Папанов солдатские байки рассказывал. Если я их расскажу — ничего смешного, одна глупость. А слушая его, все чуть от смеха не окачурились.

— Это ты про то, что я недостаточно талантлив?

— Нет. Я про полный ажур. Одна из баек кончалась стишком: «в ажуре-то в ажуре, только член на абажуре».

— Чей? — спросил плейбой.

— Что — чей? — не понял Англичанин.

— Чей член на абажуре? Твой? Мой?

— Наш общий, Димон.

— Общих членов не бывает. Даже в нашей стране сплошной общественной собственности. Так чей же член окажется на абажуре?

— Надо, чтобы ни твой, ни мой там не оказались. Вот и все.

— Красовский контроль был? — заговорил о другом Дима.

— Был. По всей форме. Ты его берешь с собой?

— Нет. Он и двое страховавших сегодня отдыхают.

— Значит, у тебя девять полноценных стволов.

— Пять, Женя. Четверо закрывают возможные отходы, если возникнут непредвиденные обстоятельства.

— Да и ты — шестой. Наверное, ты прав. Как говаривал Владимир Ильич: «Лучше меньше, да лучше».

— А вдруг он там не объявится, Женя?

— Объявится, объявится, — уверенно успокоил Англичанин. — Мы навязали столько узлов, что на распутывание их ему нужно время, которого у него нет. Там, на охоте, он попытается обязательно, если не развязать, то разрубить их. Он будет там, Дима, и с серьезной командой.

— Команда мне не нужна, мне нужен он.

— И Сырцова прибери на всякий случай, — посоветовал Англичанин. — Они, менты эти бывшие, злопамятные, черти.

— Нет проблем, — легко согласился плейбой. — Ты там когда появишься?

— К самой охоте, когда стрельба начнется.

56

Игорь Дмитриевич из окна «мерседеса» со снисходительной и завистливой улыбкой на устах наблюдал, как усаживались в автобусы представители творческой интеллигенции. Богема, так сказать. Усаживаться, правда, не торопились: целовались, приветствуя друг друга, хлопали по разноцветным курточным плечам, гоготали, хохотали, смеялись. Наиболее целеустремленные и понимавшие, в чем смысл жизни, не таясь, прикладывались к походным фляжкам. Легкость, беззаботность, парение: из города, от жен и мужей, не на работу — на халяву.

— Двенадцать, — напомнил Игорю Дмитриевичу шофер, и громким эхом как бы откликнулся администратор поездки:

— Двенадцать! Все по автобусам. Опаздываем.

Никуда они не опаздывали, но так надо говорить.

Игорь Дмитриевич вздохнул и вспомнил:

— Дипломаты уже выехали, а мне их встречать. Обгоним их, Сережа?

— А мы сто сорок с сиреной. И все дела. Поехали.