День и ночь, 2009 № 01–02

Про себя Корней подумал, что образование, как горб или рюкзак, тянет вниз, что жизнь, как клинок янычара, рубит тех, кто высовывается, а невежество заразно — стоит одному попасть под его прицел, как остальные тут же равняются…

«Во даёт… — не выдержал он. — Ну, зачем мне знать про другую жизнь, если свою проведу здесь? Я и так жалею, что лишнее узнал, что в школе математике учили и заставляли на пианинах играть…»

«И связь наша с этим „кто-то“ односторонняя, — пропустил мимо ушей Егор. — Лишь иногда нам удаётся его коснуться — во сне или мечтах. Тогда мы видим истинную жизнь, которая не натыкается на убогие, мелкие препятствия, а парит над ними, как птица, взирая на громоздящуюся внизу неразбериху.»

«Ну ты, философ, может, заткнёшься…» — сплюнул Корней и, дёрнув чуть сильнее густую шевелюру, вскрикнул от боли.

«Да нет же, послушай, мне иногда кажется, что у каждого есть кто-то наверху, ангел или двойник. — сняв кепку, Егор погладил лысину. — Двойник этот живёт вместо нас — любит, творит, мыслит, по желанию едет то на юг, то на север, ставя перед собой ясную цель. А мы, как тени, лишь безотчётно повторяем его движения, и оттого жизнь представляется нам чередой бессмысленных поступков.»

Егор закашлялся, поднеся кулак, покосился на могильные кресты, о которые чистили клюв чёрные грачи.

«Когда кажется, крестятся», — беззлобно вставил Корней.

Егор вздохнул: «Мне иногда так кажется.»

И вынув из кармана гребёнку с набившейся перхотью, стал вычёсывать упрямые колтуны.

«Хочешь спать — не прислушивайся к шорохам, — осадил его Корней. Но обращался он больше к себе: Всю жизнь не загадаешь, как будет, так будет.»

Они лежали под развесистой липой и считали падавшие сверху жёлтые листья.

«Дурная примета, — поглядел на дорогу Егор Бородуля, — вёдра-то пустые.»

И решил, что день не сложится.

«Надо же, толстуха, — согласился Корней Гостомысл, — от неё, небось, и зеркало трещит.»

Распластав руки по коромыслу, мимо огороженных могил проплыла деревенская баба. Остановившись, она высвободила пятерню и перекрестилась на сугробики жухлой листвы, разделявшие могильные плиты:

«Егор Бородуля» от «Корней Гостомысл».

Глухо вскрикнула птица и, захлопав крыльями, тяжело снялась с ветки.

Снова в СССР

В угловом доме по Ордынке, в квартире бывшего государственного чиновника под именем Леопольда Юрьевича Цифера какое-то время жил сатана. Нечистый зарабатывал на жизнь ворожбой, превращал вещие сны в обманчивые и практиковал недуги, на борьбу с которыми больные готовы положить остатки здоровья. Фамилию прежнего владельца на двери замазали, и поверх неё значилось: «Л. Ю. Цифер». У Леопольда Юрьевича была заячья губа, скрывая которую он отпустил усы, и теперь казалось, будто щетина растёт у него на зубах. Под белым колпаком у него, как росток под асфальтом, иногда выступали рога, на щёки лезли змеями рыжие бакенбарды, а под халатом едва слышно стучало копыто. Он не отбрасывал тени, мочился хвостом, и его голос не имел эха. Впрочем, сатана, обезьянничая Троицу, существовал сразу в трёх лицах: у Леопольда Юрьевича была секретарша, уже год как беременная на шестом месяце, и скрывавшийся под капюшоном сгорбленный ассистент. Однажды какой-то любопытный сдёрнул материю, она скользнула помощнику на плечи, и на гостя жадно уставились провалившиеся глазницы, в которых он прочитал свою судьбу. Он тут же ослеп, и с тех пор во мраке, как в зеркале, стал различать силуэты смертей являвшихся его близким, и каждый раз трясся от страха, думая, что пришли за ним…

По желанию клиентов Леопольд Юрьевич наводил порчу, насылал бородавки и болезнь, при которой текут слюни. «На всякого заику сыщется свой тугодум, — приговаривал он, дуя на воду или катая яйцо. — У каждого своя правда, да не у каждого истина.».

Ему приписывают также следующие изречения.

1.   «В сотворении мира участвовали двое». Доказательством он вынимал из стола две левых руки: «Попробуй что-нибудь сделать ими». «На одной лыже далеко не уедешь, — добавлял он, — половиной ножниц не отрежешь хвост даже корове, один башмак — что босой…». Напоминая, что в сотворении до сих пор участвуют двое, на него красноречиво косилась беременная секретарша.

2.  «Ваши сны ткут другим явь, но и ваша явь — это чужие сны».

3.  За комментариями Цифер отсылал к одному английскому лётчику и древнему китайскому мудрецу, стараниями которых любой мальчишка сегодня знает, что время течёт по руслу другого времени, а то в свою очередь стиснуто берегами следующего из времён, которые можно считать до тех пор, пока не закружиться голова.