День и ночь, 2009 № 05–06

Сидя рядом со своими детьми в карусельной кабинке, обнимая их, прижимая к себе их кукольные нежные тела, Орлов чувствовал себя очень счастливым. Карусель вертелась, мелькали чужие лица, а рядом, совсем рядом были родные, сияющие мордашки детей, его детей, его любимых ненаглядных детишек.

— Эй, быстрей, карусель! — кричала Лиза. — Крути сильнее, карусельщик!

— Га-га-га! — кричал Кеша.

— Ах вы, мои орлята! — с умилением произнёс Орлов. — Птенчики вы мои сиротливые…

— Орлята учатся летать! — пропела Лиза и засмеялась, глядя на папу.

Они долго ещё развлекались, испробовав почти все аттракционы. Наконец день семейного счастья подошёл к финалу. Орлов развёз детей по домам и уже поздно вечером вернулся в свою однокомнатную холостяцкую квартиру.

Улыбка блуждала по его лицу, пока он раздевался, принимал душ, заваривал кофе, усаживался перед телевизором.

— Как хорошо, — сказал он, продолжая улыбаться и обращаясь к самому себе, а может быть, и ещё к кому-то, — как хорошо, что я — один… бог ты мой… как хорошо… как спокойно… как тихо.

Старики и дети солнца

Жена с дочерью затеяли в квартире евроремонт и сплавили Сухова на весь август в Переделкино, в последний Дом творчества, оставшийся от разворованного Литфонда.

— От тебя всё равно дома проку мало, — сказала холёная супруга, — будешь только под ногами путаться. На дачу не заработал, вот и катись в Переделкино. Может, что путнее наконец напишешь.

Она была права. В последние годы Сухов окончательно убедился в том, что всё его прежнее многолетнее творчество никому не нужно. А ведь целый стеллаж в домашней библиотеке занят его книгами! Тут и трилогия о Гражданской войне «Пылал закат», и повесть для юношества «Любовь не игрушка», и роман-эссе «Окно в завтра», за который он на заре перестройки отхватил государственную премию. И много чего ещё. Но всё это — в прошлом, а прошлое, как поётся в старинном романсе, кажется сладким сном. И давно уже нет новых книг, нет и переизданий, и на старости лет Сухов превратился в нахлебника, паразита, живущего на заработки предприимчивой супруги, ведь нельзя же всерьёз принимать его скудную пенсию, даже и с лужковскими добавками.

Так что спорить с женой он не стал и охотно отправился в Переделкино.

Поселили его в старом корпусе со сталинскими колоннами на фасаде, на втором этаже, рядом с большим балконом. Последний раз он был в этом заведении в августе 1991-го, в те самые дни пресловутого путча, когда Сухов, ещё бодрый и почти молодой, каждое утро после завтрака уезжал на литфондовском УАЗике в Москву, «на баррикады». Вечерами, возбуждённый и полный революционных впечатлений, он возвращался в дом творчества и горячо рассказывал коллегам по перу обо всём увиденном.

Господи! Какой же я был тогда молодой и глупый, подумал старый и умный Сухов. Какие мы все тогда были глупые. И как быстро, катастрофически быстро мы все постарели.

Он шёл по коридору на первый свой нынешний завтрак в столовую — и поглядывал на развешенные по стенам фотографические портреты знаменитых некогда, а ныне полузабытых писателей, былой гордости отечественной литературы… И где они все? Ведь многие же ещё живы. но ни слуху о них ни духу!

И в столовой почти никого не было. Сухов насчитал человек десять, не больше. Согбенные старики и старухи, серые тени, еле живые призраки прошлого, привидения соцреализма. А ведь тогда, в девяносто первом, этот зал был полон и Дом творчества был битком набит писателями… Куда ж они все подевались? Неужто вымерли, как динозавры иль мамонты?

— Что-то мало нынче писателей, — заметил он подошедшей официантке, худенькой кареглазой девушке в джинсах и зелёной кофточке. — На весь корпус — не больше дюжины.

— А в новом корпусе — вообще ни одного, — подтвердила она. — Приходится сдавать его в аренду лётчикам с Внуково. Да и эти писатели, — кивнула она на старичков за соседними столиками, — больные все… По ночам скорая помощь приезжает — то к одному, то к другому… иногда и увозят.

— Странно, — задумчиво произнёс Сухов. — Очень странно.

— Что будете кушать? — спросила официантка.

— А что есть?

— Перловая каша, варёное яйцо, творог со сметаной.

— Годится, — сказал Сухов. — Как ваше имя, красавица?

— Катя, — она чуть порозовела.

— Так вот, Катюша. Несите всё, что есть. А обедать я сегодня не буду, вы уж меня не ждите… Разгрузочный день! — Он рассмеялся. — Хочу поработать, не отвлекаясь. Подкреплюсь днём яблочками — и хорош.

— Ваша фамилия — Сухов? — спросила Катя, сверяясь с какой-то бумажкой.

— Так точно. Артемий Сухов.

— Простите… вы — Артемий Сухов? — повторила она растерянно и даже изумлённо, примерно так, как если б он назвал себя Аркадием Гайдаром или Дарьей Донцовой. — Тот самый Сухов?

— Какой — тот самый? — и он подумал испуганно, что она, вероятно, приняла его за кого-то другого, из новомодных.

— Ну… который написал книжку «Приключения Винтика»… Это вы?

— Да-а… был такой грех в молодые годы, — усмехнулся Сухов и покачал головой. — Если честно, Катюша, про Винтика я сочинил ради денег. в те времена за детские книги очень хорошо платили…