День и ночь, 2010 № 01 (75)

Если он прилетит с юга, так же вдруг, нас обовьют гирлянды сушёных персиков, урюка, хурмы, инжира. Липкие колбаски чурчхеллы из виноградной муки с орехами перемусолят нам с сестрой руки.

В последние годы, отбывая срок в военном госпитале Бурденко на обследованиях, он никогда не ел яблоки на третье, собирая их для своей любимой внучки Аннушки. То были гостинцы, которые он разбрасывал вокруг себя, как щедрый клён разбрасывает свои красивые, резные листья. С той разницей, что клён делает это только осенью, а папа — всегда.

При попытке составить его портрет на память приходят две исторические личности — Бенвенуто Челлини и Василий Иванович Чапаев, в исполнении замечательного актёра Бориса Бабочкина, на которого отец был удивительно похож. От гениального скульптора и ювелира — его неистовый темперамент. Так и вижу, как Слюсарев, закутавшись в широкий плащ, «усы плащом закрыв, а брови шляпой» — О, жалкий Дон Жуан! О, мой великолепный отец! — стремительно выскакивает из-за угла на «пьяцца эрба» — «зеленную площадь» уснувшего городка. Спасаясь от преследователей (а может это — Бенвенуто в короткой кожанке отца?), он исчезает в западных воротах с тем, чтобы через пять минут выскочить с восточной стороны для новой потасовки.

От комдива гражданской — весь его молодцеватый облик, бесстрашный взгляд, особая выправка, геройские усы, словом весь киношный, лубочный и всё-таки взаправдашний дух атаки.

В опубликованных китайских воспоминаниях 1938 года один из авторов, полковник медицинской службы Белолипецкий, запомнил его как «требовательного, немногословного командира эскадрильи».

Ну, уж нет! Отец был великий импровизатор. Его яркая, насыщенная образами речь лилась, как водопад. И если он хотел его сравнить, то более всего отец походил на леопарда. У него не было ни одного вялого или лишнего движения. И даже когда он отдыхал и казался расслабленным, всё равно его тело было отлито в безупречную форму золотых фараонов. Долгое время у нас дома висела картина — вышитый шёлком огромный тигр — подарок Чан Кай Ши. Я думаю, то был портрет отца. Когда отец умер, тигр ушёл из дома. Для всех картина запропастилась, была передарена или продана. Но я знаю точно — он ушёл сам.

Существовал ещё один сказочный персонаж, с которым отца роднила обстановка его детства, проведённого на тифлисском базаре, вокзале, в беспризорной компании, — «Багдадский вор». Жизнерадостный «багдадский вор», не теряющийся ни при каких обстоятельствах. Под градом голода, страха, нужды, в освоении ремесла выживания, отрабатывалась та неповторимая реакция, которая позволила отцу пройти живым и невредимым через шесть войн, счастливо и долго летать, высоко поднимая в наше и не наше небо свои родные «чижи», «ласточки» и «катюши».

Глава III

Одиссей

Все её немного побаивались — старую профессорессу, читавшую курс греческой литературы у нас в университете. Всегда в одном и том же чёрном муаровом платье, не считая белой камеи — вечный траур по мужу, столь же великому знатоку всего древнегреческого — она спокойно могла выкинуть в окно зачётку, если ей не нравился ответ студента. Угодить ей было трудно. Её любимцем был Одиссей. Закатывая глаза, она перебирала на греческом понятия: честь, доблесть, идеи. «Эйдос», «эйдос», — ворковала она, всё отпущенное время на чтение лекции, пребывая на одной палубе с небритым мореходом. Часто, будто ветром одиссеевых странствий её относило к самому краю подиума, и тогда аудитория со страхом взирала, как она балансировала над бездной. В ней совсем не было веса. А по рассказам старшекурсников, однажды она так и полетела с эстрады вниз, снесённая особо сильным порывом.

На «греческих лекциях» мне всегда было по-особому уютно. Пожалуй, я одна разделяла с преподавательницей её личностные чувства. Со скользкого трапа Одиссеем ко мне всегда спускался отец. Им обоим, проваливаясь в прибрежный песок, надо было первыми тащить вёсла на трирему, вручную вкатывать бочки на палубу, торопить других, готовясь к походу. «Ну, наконец-то, отходим!» А потом мотаться между островами, в сущности, маленькими — Самос, Эвбея, Корфу. И, кажется, долгое время он, Одиссей, особо не расстраивался, что не попадал домой.